Николай Задорнов - Гонконг

– Yes! – отвечала фигура. Человек слегка приподнялся и, не спуская поджатых ног с дивана, стал кланяться.

Это явно японец! Какое чудище! Стирлинг протер глаза пальцами. Он увидел, что в каюте находятся также офицеры и с трапа заглядывают матросы.

– Скажите, что вы тут делаете? – спросил он любезней. – Откуда вы взялись?

Теперь Точибан убедился, что, несмотря на величайшую важность и скуку, даже самый высший англичанин может обмереть со страху и растеряться. Значит, они еще не совсем конченый народ! Значит, и вы человек. Спасибо!

А Точибан, наблюдая, не раз думал – зачем они живут! Если что-то делают, то бессердечно. Никто не догадался спросить: «Ты японец? Как попал? Зачем едешь? Куда? Как тебе нравится у нас? Что, по-твоему, имеется хорошего у англичан?» Нет, ничего подобного. Ни единого такого вопроса задано не было. Как будто Точибана Коосай не существовало. Англичане видели только самих себя и то как-то тускло. Теперь спасибо! Наконец он заставил обратить на себя внимание и его спросили: «Кто ты такой, как сюда попал?» Сам морской генерал!

Англичане переполошились и забегали, между ними было много споров, и они все стали людьми. Точибан, благодаря, простерся перед адмиралом на полу в почтительном поклоне.

Сам Стирлинг кричал:

– Как мог на мой корабль попасть японец? Он мог зажечь все судно! Они – фанатики! Это желтая раса! Ужас будущего! Он мог и в пороховой погреб забраться... Для осуществления подобных целей они себя не берегут! Вы все сошли с ума!

Точибан был глубоко благодарен своим предкам. Они создали эту школу! Но он и сам изобрел...

У Точибана было умение, редкая таинственная способность, он мог незамеченным пройти мимо любых сторожей, мимо зоркого хозяина и даже проскользнуть вовремя, в выбранный миг, мимо любых западных часовых, а иногда и мимо самураев княжеской охраны. Он очень редко пользовался этим своим умением.

Адмиралу Стирлингу говорили и докладывали, со слов пленных офицеров, про ученого японца, служившего в русском экипаже. Сын рассказывал. Но сэр Джеймс никого не слушал, помнил только о долге, думал только про свою главную цель и про своего главного врага – гонконгского губернатора сэра Джона Боуринга. Про японца забыл совершенно, не помнил даже разговора о нем. И сейчас потрясен, узнав, что есть японец на судне, при этом казалось всем, очевидно, что адмирал выжил из ума.

Конечно, так на самом деле, очень возможно.

Японец тише воды и ниже травы, и не уходил из салона, и на каждый вопрос отвечал с поклоном и ласково улыбаясь:

– Yes!

Он все отлично видел и понимал, как бы острым ножом разрезал своих английских пленителей и приоткрывал их души.

Точибана вывели на палубу.

Русские матросы хохотали, рассказывая Алексею Николаевичу, как японец досадил сумасшедшему сэру Джеймсу. Сибирцев обеспокоился не на шутку. Он поднялся наверх и попытался объяснить флаг-офицеру, что все это недоразумение...

Сибирцева ввели в салон. Адмирал пил содовую холодную воду и молчал.

– Это ваш матрос? – вскричал, обратившись к Алексею, старый белокурый капитан, с бородкой и с лубяными глазами, похожий на швейцара. – Как он попал сюда?

Сибирцев энергично и уверенно заговорил:

– Это не матрос. Я говорил вам, это японец, взятый нами в Японии, решивший покинуть свою страну и просивший нас об этом, не имеющий никакого представления о западных порядках и законах. Я объяснял, но меня никто не хотел выслушать. Впервые он на иностранных кораблях. Он ничего в жизни не видел.

– Он приговорен к расстрелу! – отрубил коротконогий капитан со швейцарской мордой.

– Но если он не русский, а японец, – залепетал Стирлинг, – то я отменяю наказание... достаточно пятидесяти ударов плетьми!

– Он впервые в плаванье и никаких европейских обычаев не понимает, – горячо возразил Алексей, – он боготворит вас, ваше превосходительство, и желал, видимо, это выразить. Неужели за это получит пятьдесят ударов? Он не имеет понятия о том, что к вам нельзя... Я уверяю вас, что он дисциплинированный, вежливый, почтительный. Ужасное недоразумение произошло только из-за того, что его разделили с его учителем и другом... Пока этот японец находился с нашим ученым секретарем посольства и знатоком японского языка, господином Гошкевичем, он вел себя как нельзя лучше и никто не мог бы его обвинить в неповиновении. Он сам объяснял мне, что не находит себе места без Гошкевича... Он боится, что разлучен с ним навсегда, что Гошкевич может погибнуть.