Николай Задорнов - Гонконг

Его опять увезли из Японии. Снести все это – выше сил человеческих. Подобно лишению жизни дважды. Отсекли голову. Потом оживили человека и показали ему его прекрасную родину. После чего еще раз отрубили голову. Даже хуже: человек с отрубленной головой мертв и ничего не чувствует. А Точибан Коосай наказан еще более жестоко. Он приговорен к мучениям и вечно страдает. Боль утихла, когда он отплыл от берегов родины. Но его снова вернули сюда, снова все разбередили в душе. В то же время сам он теперь очень боялся японцев. Он желал скорее уехать в Европу и рассеять себя изучением новизны. Гошкевич, конечно, догадывался! Но Гошкевича нет, и это ужасно – больному человеку оставаться наедине с собой.

– Повидали свою отчизну, Коосай-сан? – спрашивает Сибирцев по-японски.

– В их стране нет ничего хорошего. Я очень опасался, что англичане могут меня выдать из своих коммерческих видов как политического.

– Англичане не знают, что среди нас есть японец, они считают вас русским матросом.

– Они не знают, что я японец?

– Нет, на этом судне никто не знает, как я полагаю.

– Русские матросы очень верные, – сказал Точибан.

Прибылов начинает говорить по-английски! Японцы, конечно, не так глупы и тупы, как полагают западные люди. И не так несведущи, как притворяются. Японцы многое знают. Они решили все изучать. Особенно судостроение, машины и артиллерию.

Точибан Коосай был у себя в княжестве Какегава офицером-артиллеристом, не в мундире с золотом, а глупым японским офицером-самураем в смешной одежде, с косичкой и в кимоно с саблями. Потом его карьера нарушилась... На английском корабле он изучает пушки. В этом случае хорошо, если будут переводить его с судна на судно и он увидит разные образцы. Так знакомишься с разнообразными орудиями английской артиллерии.

Сибирцев немного по-японски говорил, но это не Гошкевич.

Точибан сказал Алексею:

– У вас скоро будет сын...

Алексей вздрогнул. «Иногда я сам думаю об этом, но как он почувствовал?»

– Какая будет судьба ребенка? – спросил Сибирцев.

– Его, конечно, убьют, – ответил Точибан. – Это... будет закон... убить всех детей, родившихся от... нас... от русских.

Алексей не хотел верить.

Точибан замечал, что англичане не интересуются ничем и никем и ни на что не обращают внимания, словно зная точно, что они все знают, поэтому никого не слушают. Если так, то очень счастливы, если нечего больше изучать.

Англичане новый, еще неизвестный народ. Очень сильный и самый богатый в мире. Их красные мундиры самые храбрые. Они ничего не боятся, ничему не удивляются.

В Японии есть старинные храмы с террасами, открытыми в искусно подобранные сады, в которых все кажется естественным, но все до единой травинки посажено человеком. Надо сесть на заданном расстоянии от края террасы; известно в каждом храме – на сколько сун и сяку [29]. И смотреть. В четырехугольнике, образуемом крышей, толстыми стенами и полом, предстает дивная картина. Молящиеся и мыслящие сидят часами и созерцают. Всегда видны деревья, кусты, цветы и травы. И в глубочайшей тишине окружающего леса вдруг вблизи храма раздается удар дерева о дерево, дощечки о дощечку. Такое устройство в ручье: сосуд и деревянная лопатка. Когда сосуд наполняется водой, то все устройство опускается и переворачивается, а лопатка хлопает о доску. Раздается удар. Чтобы тишина не была мертвой! Такая прекрасная музыка дерева!

Все создано природой и человеком! Хлопки напоминают человеку, что даже в священной тишине время идет и конец приближается!

Когда Точибан с борта английского корабля смотрел на сады Нагасаки, он вспоминал, как любил наслаждаться созерцанием цветов, камней, скал, но потом все забыл, отверг, пил, хвастался, познался с разными очень опасными людьми и добывал средства для преступных любовниц игрой... и попался. Его запутали, запугали и заставили под угрозой казни...

Чай и фарфоровая посуда – произведение искусства. Бумажные изделия. Это все предметы для удовольствия детей и взрослых всех сословий. Бедные, дешевые, но прекрасные вещи созерцаются, как леса в пору цветения сакуры. Богатые японцы учат бедных наслаждаться чаем и придавать этому созерцанию характер преданности идее. Идее красоты. Любоваться храмами и дворцами князей. Их выездами. Много-много есть всяких приемов, как сделать народ счастливым. Кроме опиума и сакэ! Народ должен быть счастлив идеей. Также чашкой душистого чая! Дешевые наслаждения истинно прекрасны. В этом особый смысл!