Василий Ян - Юность полководца

– Зачем же задумал ты выйти навстречу татарам?

– Хочу узнать, что в них есть отличное от того, что мы видели у других наших врагов. Какая это у татар своя повадка, своя уловка, чем они в бою всех одолевают. Как я моих медведей прирученных на землю валю, подставляя им подножку, так, думаю, можно чем-нибудь и татарина свалить…

Князь Ярослав встал, медленно прошелся по горнице раз, другой, что-то обдумывая, потом снова уселся в кресло.

– Боюсь я за тебя, сынок! Больно ты горяч и неукротим. Еще, не ровен час, сцепишься с каким-нибудь передовым татарским разъездом и без надобы пропадешь. Не это сейчас нам нужно.

– Клятву даю тебе, князь-батюшка, что, если бы даже я самого царя Батыгу встретил, я бы нонче схоронился, как зверь в чащобе, и только издали бы за ним следил. А все нужное для себя я бы запомнил.

– Упаси тебя Бог с Батыгой встретиться! Схватят тебя татары и посадят на кол. Нет! Нет! Оставь эту затею! Боюсь я тебя отпустить!

– Встречался я в лесу с медведями, подглядывал, как они там бродят и коряги из земли выдирают. Подстерегал я и рысей, и кабана клыкастого. Неужели татарин будет их похитрее? Да не может того быть!

После долгих уговоров князь Ярослав наконец уступил.

Александр с Гаврилой Олексичем и Яшей Полочанином ранним утром двинулись в путь. Вскоре они пересекли по льду Ильмень-озеро и к вечеру сделали остановку в устье реки Ловати.

Уже навстречу им тянулись беженцы с возами, груженными домашним скарбом. Некоторые гнали отощавших коровенок, подталкивая их сзади.

На берегу Ловати дымили костры, невдалеке стояли понурые кони. Вокруг огней сидели женщины и дети. Александр подошел к одному костру:

– Издалека ли?

– Из Осташкова. Бежали, услышав, что татары близко.

– А татар не видели?

– Мы-то их не видели, а вон там сидят сицкие, с реки Сити, так их татары потрепали. Сказывают, едва спаслись, все побросали.

Александр перешел к костру сицких беженцев:

– Татар видели?

– Как же не видели! От них и бежим.

– Какие они? Большие, страшные, лютые?

– Они дюже лютые, а ростом не больше наших мужиков, есть и поменьше. Только с виду страшные. На мохнатых коньках сидят, подобрав высоко ноги. Все в овчинных долгополых шубах. В бою визжат и воют, что волки зимней порой. Рубят кривыми мечами либо колют короткими копьями. Я свалился в сугроб и скрючился, что мертвый. Через меня проскакало много татар. Чудо, что меня кони не растоптали.

– Где ж ты их видел?

– Возле реки Сити. Была там страшная сеча. Не приведи Бог, какая сеча! Много наших полегло. Целые завалы выросли из покойников. Наши ратники поклялись и крест целовали: не уступить татарам, не покориться. Все равно одна смерть – татары пощады не знают. Налетели они, как туча, и, как туча, понеслись дальше. Я выбрался, Бог меня спас, и вот плетусь в Новгород. Там наймусь в лесорубы.

– А ты знаешь здесь кругом лесные тропы?

– Как же не знать? Весь край исходил вдоль и поперек. Я здесь охотничал, белковал и бобровничал. Тут везде кругом изобильные бобровники. Только добраться до них трудно. Хитер бобер: строит гати в таких трущобах, куда и не доберешься.

– А как звать тебя?

– Кондрат-бобровник [34]. Так все меня кличут. А зачем тебе меня нужно?

– Я хочу пробраться к Осташкову.

Сидевший рядом белобрысый голубоглазый мужик сказал:

– Не-е! Не проедешь! Там всюду татары рыскают, людей ловят. Враз к ним в полон угодишь.

– А может, не угожу, – сказал Александр. – Как змея проползу.

– Татары сюда напирают, хотят в Новгород пройти.

– Мало ли что хотят, а не дойдут. Близок локоть, а вот на, укуси его!.. А кто ты такой? – спросил Александр белобрысого мужика.

– Сицкарь, Фомка-охотник с реки Сити. Аль по говору не узнал? Мы, сицкие, все шепелявые.

– Он тебе расскажет, как его «зонка пирозок в пецку посадила…».

– А ты чего потерял? Чего привязался? – рассердился белобрысый.

– Ты не сердись, а послушай, какое я тебе дело предложу, – сказал Александр. – Если ты меня проводишь на Сить или к Игнач-Кресту, через топи и бобровники, то я тебе подарю коня, дюжего, здорового коня.

– Чего смеешься? Что я, ума решился? Да разве слыхано, чтобы коня дарили за то, что дорогу человек указал? Я, кажись, не сосунок. Знаю, только в сказке такие даровья даются.

– Что я обещал, то и сделаю. Хочешь, пойдем к здешнему попу, и у него я сегодня же для тебя коня оставлю.

– Ишь ты! А конь не порченый?

– Самый первейший конь. Вон он стоит. Видишь?