Евгений Сухов - Царские забавы

Весело было государю. Поднялся он по Красному крыльцу, свысока посмотрел на потемневший шершавый снег, а потом прошел в палаты.

Следующий день был солнечным. Земля парилась, размораживаясь от зимней стужи. Государь повелел затопить мыленку и вызвал к себе Шуйского:

— Вот что, Василий, поедешь в Швецию, сказывали мне, будто бы там принцесса дюже хороша. Посватаешься. В подарок повезешь сундук серебра и золота пять шапок. Ежели спросят, что государь желает в приданое, Нарву проси!.. А теперь в мыленке давай попаримся.

Государь мылся долго. Василий Шуйский усердно стучал царя веником по спине и бокам, а когда Иван Васильевич распарился совсем, помог ему выйти на весенний холод.

— Ох, как хорошо! — выдохнул государь. — Да я еще сто лет проживу. Кажись, колдуньи нагадали мне, что помру я сегодня. Вот я сейчас об этом их и спрошу.

Давно Иван Васильевич не чувствовал себя так великолепно. Выдохнул царь глубоко и наполнил легкие морозным воздухом.

— А ну, выводи колдуний, — прикрикнул Иван на стрельца, сторожившего у дверей сарая. — Говорить с ведьмами хочу. — А когда колдуний караульничие вытолкали на снег, государь укорил их весело: — Что же это вы, бестии старые, сначала царевичу Дмитрию смерть напророчили, сказывали, что не доживет отрок до шести годов, потом мне предсказали смерть. А жизни во мне столько, что еще на троих хватит. Помните, что я вам сказал? Если пророчества ваши будут неудачными, то спалю всех на костре! А теперь тащите, стрельцы, бесовскую силу в полымя, неповадно будет другим государя дурить.

— Иван Васильевич, — вышла вперед самая старая из колдуний, а потому самая вещая. — Мы тебе предсказывали, что ты умрешь вечером, а сейчас солнце едва на полдень поднялось. Жить тебе, государь, пять часов без ма-лого.

— Вот оно как, — усмехнулся Иван Васильевич. — Стрельцы, готовьте поленья на площади. Ежели через пять часов не помру… Вяжите колдуний и созывайте честной народ, пускай все посмотрят, как нечистая сила полыхает.

Иван Васильевич прошел в горницу. Сладко потянулся, потом повелел кликнуть Михаила Морозова.

— Чего, батюшка, изволить желаешь? — спросил верный боярин.

— Шахматы расставь. Сыграть хочу.

— Какой цвет изволишь выбрать — поганый или светлый?

— А я тебя любым обыграю. Слабо ты соображаешь, хотя и думаешь подолгу. Князя Вяземского мне не хватает, вот кто искусен был! Без ладей короля в угол умел загонять, а ты только пешки жрать горазд.

Игра доставляла Ивану Васильевичу удовольствие, он уже выигрывал вторую партию и всякий раз громко хохотал, когда Михаил Морозов делал очередной неверный ход. Боярин без конца тушевался, искренне огорчался и хлопал себя по рыхлым бокам, когда самодержец съедал очередную фигуру.

— Эх, Афанасия Вяземского мне не хватает! — который раз жалел Иван Васильевич. Неожиданно он замолк и едва проговорил: — Вот и напророчили мне смерть колдуньи… Не вижу ничего, Михаил, дай обопрусь о твое плечо, проводи до постели.

— Иван Васильевич! Батюшка! Да что же это такое с тобой стряслось? Ой, родимый, обопрись на меня. Ох ты, господи! — боярин довел до постели ослепшего государя.

— Болит у меня все, Мишка, как будто звери дикие когтями мне нутро изодрали. Глянь на небо, скажи мне, темень сейчас или свет?

— Темень, государь.

— А есть ли звезды на небе?

— И звезды есть, государь.

— Гляди шибче, Мишка, сейчас с неба моя звезда сорвется. Недолго мне жить осталось. Вели митрополита позвать.

Ивана Васильевича уложили на постелю, накрыли теплыми покрывалами, а государь, желая пробиться через темноту, наказывал:

— Свечи поднесите, видеть хочу.

— Поднесли, батюшка.

— Тепло у лица чую, а света не видать.

Явился Дионисий, заступивший на митрополию два года назад. Худощавый старик благообразного вида.

— Звал ты меня, государь? Здесь я, рядом с тобой, — старец взял в ладонь руку самодержца.

— Просить я хочу, блаженнейший.

— О чем хочешь проси, Иван Васильевич, — тихим ровным голосом отозвался старец.

Митрополит не однажды принимал последнее слово от умирающих: были среди них и безродные крестьяне, и знатные вельможи. Для каждого из них он обязан был найти ободряющее слово, которое бы облегчило страдания и помогло бы расстаться с грешным миром. Сейчас перед ним лежал московский государь, и митрополит хотел отыскать заповедное слово, какого не произносил раньше. И вдруг сделал для себя открытие, что на смертном одре хозяин русской земли ничем не отличается от черных людей.