Людмила Шаховская - Тарквиний Гордый

Войско хворало от простуды на ветру и голой земле; хворал главнокомандующий Эмилий Скавр; царь тоже чувствовал себя не хорошо.

Он вздыхал, отмалчивался, обещал вникнуть и разобрать деяния своего зятя, но медлил возвращаться в Рим до окончательного замирения бунтующих этрусков, пока новая, еще более страшная весть, не поразила старого царя уже в самое сердце: Тарквиний казнил его дочь, свою добрую жену, задушил в постели.

Жрецы Прозерпины, пришедшие готовить тело к погребению, со страхом взглянули на убийцу.

– Я убил ее за супружескую неверность, – мрачно объяснил им гордец.

По тогдашним законам, жена составляла полную собственность мужа, как и дети; он имел право лишать жизни, кого хотел, из них, даже без всякой вины, как ставших лишь неугодными главе семьи, не отвечая перед судом, одинаково, что и за убиение раба.

Несчастную царевну унесли, сожгли, и похоронили в фамильном склепе царской семьи без всякой торжественности.

Никто, кроме жрецов-погребателей, не смел подойти к ее костру для прощанья; ни одной ветки не положено, ни капли благовония не возлито на тело «преступницы» жертвы проскрипций тирана.

Злая сестра ее Туллия торжествовала.

Обе дочери Сервия носили одно имя, его фамильное прозвище.

Таких прозвищ у римлян было бесчисленно много, но личных имен известно в истории весьма ограниченное количество: Кай, Кней, Квинт, Марк, Децим и др., не больше 20-ти; поэтому у них во всяком собравшемся обществе являлись люди с одинаковыми именами.

Имена древние вроде Нумитора, Ромоула, Рема, тогда не употреблялись, а женщины личных имен не имели.

Туллия была вдовою брата Тарквиния.

Одна только преграда осталась для достижения ее заветной цели, сделаться царицею Рима – отец.

Это был родной, любящий, заботливый, ласковый отец, стоящий уже на пороге старческой могилы, не обещающий долго прожить по естественной близости кончины.

– Ждать нам его смерти? – угрюмо спросил Тарквиний злодейку.

– Нет, – хладнокровно ответила Туллия.

И царь Сервий попал в проскрипты Тарквиния Гордого.

Ни одного возражения совести не шевельнулось в черном сердце Туллии; ни одного проблеска чувства дочерней любви, воспоминаний детства, сознания, что Сервий для Тарквиния благодетель-воспитатель, ей – родной отец, обоим – царь.

Тарквиний и Туллия обручились без позволения и благословения старшего в роду, настоящего главы их семьи, Сервия, зато их слишком многословно благословляли, поздравляли и приветствовали благоволившие к ним римские жрецы с юпитеровым фламином во главе.

Руф торжествовал, предвкушая близкую возможность сгубить своего последнего соперника славы и царских милостей, Эмилия Скавра.

Он усердно помогал Тарквинию распространять молву, будто царь Сервий болен от ран, простуды, всяких старческих немощей, а потом – будто он даже умер, но Скавр по каким-то неблаговидным, ему самому выгодным причинам, скрывает его смерть.

Рим волновался этими слухами изо дня в день сильнее, но в нем мало было таких людей, кто понимал, откуда шли эти интриги; особенно плебеи, простонародье, верили в естественную возможность смерти старого царя.

Граждане сходились на комиции почти ежедневно, шептали, кричали, толкались, домогались услышать что бы ни было новое про Сервия, перевирали услышанное, спорили и препирались о новой молве без конца.

В один из наиболее запутанных моментов такой народной толчеи среди форума, бесцеремонно расталкивая этих Тициев и Сейев палками, показались ликторы, а за ними Тарквиний, одетый в парадное царское платье – пурпурную мантию и большую диадему, уже не повязку, а корону, сделанную по образцу венцов восточных царей.

Большинство простонародья разинуло рот и вытаращило глаза от изумления, ослепленное невиданным великолепием одежд, расшитых золотом и всякими бусами азиатской работы, чего скромный Сервий ни сам не употреблял, ни в своей семье не допускал.

Пользуясь этим замешательством народной массы, Тарквиний взобрался и сел на царское место форума.

В его уме невольно проносилась мысль, что теперь нет в этой толпе никого, кто мог бы ей растолковать тщательно скрытую им правду: почти все намеченные тираном проскрипты погибли; бояться ему стало некого. Тарквиний, окинув народ взглядом торжества, велел трубить призыв сенаторов на форум, сигнал необычайно важного события.

Народ притих, глядя с безмолвным любопытством, как сходятся важные лица к регенту, одетому, как царь.