Вера Хенриксен - Святой конунг

И это был уже не Эрик, а Сигват Скальд, и Кальв бил его в лицо кулаком. И тут она поняла, что Сигвату, по крайней мере, не изменила, как Эрику, и не заставила его страдать.

Она снова задремала; ей приснилось, что она стоит на берегу и смотрит, как набегают на песок волны, одна за другой, без начала и без конца. И она побежала навстречу морю, сама не зная, хочет ли она отдаться волнам или остановить их.

И перед ней возник какой-то человек; он был частью моря, волной, бежавшей к ней из далекого прошлого. Это был Эльвир, но она с удивлением посмотрела на него, потому что он был одновременно и Трондом. Она хотела прикоснуться к нему и проснулась, ударившись рукой о край постели…

Да, Тронд… Тронд, который уже несколько лет был викингом и совершал дальние походы и, наконец, вернулся домой; она удивлялась тому, что он все еще безнадежно влюблен в Ингебьёрг дочь Финна, жену Торфинна ярла. Он стал таким взрослым и чужим, он рассказывал о Риме, Константинополе, Готланде, и в словах его звучало самодовольство.

И только под утро она заснула беспокойным сном.

Время шло к осени; в этот год рано начались шторма, и люди сидели, в основном, дома. Даже овцы, пасущиеся круглый год, сбивались в кучи и искали себе убежище.

В ту осень Торфинн ярл остался у себя дома на острове Росс; после бегства Рёгнвальда в Норвегию он подчинил себе все Оркнеи и Хьялтланд. Говорили, что Рёгнвальд находится теперь у конунга Магнуса. И Торфинн чувствовал себя в безопасности, считая, что до весны ему опасаться нечего.

Кальв отправился на Судерские острова, и большинство людей уехали с ним. Они должны были вернуться домой к Рождеству. Но Тронд решил остаться дома.

Он не знал, чем заняться; выходил из дома и смотрел, не переменилась ли погода, возвращался обратно, потом шел в конюшню, брал лошадь и уезжал куда-то.

Он стал навещать ярла чаще, чем это казалось уместным Сигрид, и она старалась всячески удержать его дома.

Она просила его рассказать о поездках в чужие страны и по вечерам, сидя перед печкой, сама рассказывала ему об Эльвире и его странствиях.

— Это просто удивительно, — сказал он однажды вечером, — слышать, как ты рассказываешь о моем отце. Почему ты никогда не делала это раньше?

— Мне было трудно, — ответила она.

— Ты любила его? — спросил он. В его голосе уже не было отзвука той жестокости, которая присутствовала в нем ежедневно; да и выражение лица стало иным. В нем появилась мягкость, делавшая его моложе его двадцати четырех лет. Сигрид невольно вздохнула и уставилась в огонь.

— Да, — ответила она, — любила…

— Я всегда думал о Кальве как о своем отце, — задумчиво произнес Тронд. — Хотя я и знал, что это не так, — добавил он. Потом усмехнулся: — Мальчишкой я нередко завидовал Сунниве в том, что она его родная дочь. И, стараясь быть первым во всех состязаниях, я хотел показать Кальву, на что способен.

Он замолчал. Казалось, что ему нужно что-то сказать, но он не осмеливается это сделать. Наконец он произнес:

— Я зашел так далеко, что стал на сторону Кальва, когда вы с ним поссорились…

Сигрид хорошо помнила это.

— Не стоит говорить об этом, — сказала она. Но, начав говорить об этом, Тронд не мог сразу переменить тему разговора.

— В ту осень Кальв ходил в поход с викингами, — сказал он. — В тот год конунга Олава признали святым, а Кальв взял меня с собой в поездку по Трондхейму, чего он раньше никогда не делал. И когда он говорил про тебя обидные слова, я не защищал тебя, как должен был бы делать.

Сигрид не смотрела на него, ей не хотелось, чтобы он бередил старые раны. Она тяжело переживала все это тогда, но она хорошо понимала, почему мальчик дал себя соблазнить Кальву. Разве то, что она могла предложить ему, могло сравниться с охотой, военными играми и походами.

— Я понимала это, — сказала она.

— Ты все понимала и ни в чем не упрекала меня?

Он замолк; его собственная мысль показалась ему ребяческой, и он рассмеялся, признав свою глупость.

— Разумеется, ты понимала это, — сказал он, — и я не могу понять, почему это так мучило меня все годы.

Оба замолчали. Но Сигрид чувствовала, что они в этот момент были с ним близки, как никогда. И он удивлял ее, она поняла теперь, что он не так груб, каким ей казался, раз у него сохранились воспоминания о детстве и мысли о раскаянии. Сидя и посматривая на него, она думала, что лицом он очень напоминает Эльвира.