Вера Хенриксен - Святой конунг

— Христос сам освятил таинство брака, — сказал он. — Он сказал, что муж и жена — единая плоть.

— А если брак приносит одни лишь несчастья…

— Что заставляет тебя думать, что мы имеем право на земное счастье, Сигрид? Если ты живешь исключительно ради счастья, то эту жажду ты никогда не утолишь, и этот искус приведет тебя к гибели. И только когда ты в смиренной благодарности будешь считать счастье даром Божьим, каждая крупица счастья станет для тебя сокровищем.

Некоторое время Сигрид сидела, не говоря ни слова. Потом встала и сказала:

— Если ты пойдешь со мной в церковь, я исповедуюсь.

— Да, Один опасен и коварен. Слава Богу, что ты не попалась в его когти!

Священник стоял в полуоборот к ней, и она видела, как на висках у него пульсирует в жилах кровь.

Они были в церкви. Она рассказала ему все, что произошло, ничего не утаивая, ни своих мыслей, ни своих чувств. И она получила отпущение грехов.

Внезапно Энунд отвернулся от нее, не говоря ни слова; он направился прямо к алтарю и опустился перед ним на колени.

— Пойдем отсюда, — сказал он ей, вернувшись.

Он глубоко вздохнул, когда они очутились на свежем, прохладном воздухе.

— Один не только зол… — сказала Сигрид, возвращаясь к прерванному разговору.

— Как ты можешь говорить об этом после всего того, что рассказала мне?

Сигрид вздрогнула от неожиданного гнева священника. Но ей казалось, что она должна защитить Одина.

— Он делает людям также и добро, — сказала она. — Он наградил нас даром поэзии, хотя сам вынужден был нарушить клятву, чтобы добыть мед поэзии. И он, пронзив себя копьем, принес сам себя в жертву, чтобы добыть для людей и богов рунический дар.

— Он сделал это не только ради других, — сухо заметил Энунд. Но Сигрид ему не ответила.

— Почему же для него не может быть такого же спасения, как для нас? — спросила она.

— Сигрид!

— Ведь он же не дьявол! Просто он делал для людей все лучшее, что мог; и не его вина в том, что не все у него получалось.

— Теперь у него многое уже начинает получаться. И он ввел тебя в грех.

— Он был не единственный, кто совращал других, — сказала Сигрид; для нее была невыносима мысль о том, что Один осужден на вечное проклятие. Ведь даже если она и знала, что Один принял теперь обличье Эльвира, оба они странным образом слились для нее воедино. И она втайне благодарила Бога, зная, что Эльвир обрел мир и спасение.

Энунд в задумчивости молчал, и, когда он снова повернулся к ней, лицо его обрело прежнее выражение.

— Бог всемогущ, — сказал он, — и пути Его неисповедимы. И не наше дело решать, кто из людей или богов будет проклят.

Немного погодя он добавил:

— Возможно, нет ничего странного в том, что Один принял обличье Эльвира. Эльвир рассказывал мне, что с детства благоговел перед Одином.

Сигрид тоже вспомнила, что говорил Эльвир про Одина. Незадолго до смерти он сравнивал жертву Одина, висящего на Иггдрасиле, с жертвой Бога, выражающейся в смерти Христа.

Ей пришла в голову мысль о том, что последователь Одина, отдавшего свой собственный глаз за обретение мудрости, не может прекратить поиск истины. И когда Эльвир утверждал, что нашел истину, почему же он тогда не принял ее, означавшую, что Один теперь далек от него?

Мысли Энунда шли другим путем.

— Сегодня из Каупанга пришло известие о том, что откопали тело короля Олава, — сказал он. — Говорят, что гроб сам почти вышел из земли и что труп был таким же свежим, как в момент смерти.

Ход мыслей Сигрид был нарушен.

— Это не доказывает, что он святой, — сказала она.

— Может быть, и нет. Но с момента его смерти прошел уже год, и все это время он пролежал в земле. И если епископ объявит Олава Харальдссона святым, значит, на то воля Господня. И наши мнения в таком случае мало что значат.

— Не думаю, что я одобрила бы решение епископа.

— Наступит день, и ты будешь просить помощи у Бога и у святого Олава, — серьезно ответил священник.

Сигрид некоторое время молчала.

— Что они сделали с телом короля? — спросила она.

— Они снова закопали его, — сказал Энунд, — чтобы посмотреть, будет ли снова подниматься гроб.

Когда священник ушел, Сигрид снова вернулась в церковь. Она чувствовала, что пламя Эльвира, любовь, о которой он говорил ей, наконец-то загорелось в ней, и даже разговоры о святости Олава не могли погасить его. Опустившись на колени, она взглянула на изображение Иоанна — и ей показалось, что он улыбается.

Она вспомнила о том, что говорил священник Йон — о Якобе, который сражался с Богом и не хотел отпускать его, пока тот не благословит его. И она тоже вела такую же борьбу, пока не поняла, что Бог может благословить и освятить земную любовь, которая была ее неотъемлемой частью.