Ингвар поймал себя на том, что уставился на ее подбородок, совсем не женственный, не понимая, почему не может оторвать от него глаз. Кто-то кашлянул, он опомнился, растянул губы в надменной усмешке:
– Мстиславом? Пусть Мстиславом. А младший, если не изменяет память… а она не изменяет – веду обидам точный счет, и уж за мной не пропадет, – Твердята. Что за имя для такого милого нежного ребенка!
Мальчишка взглянул на него исподлобья. В глазах блеснули злые искорки. Он сказал звонким детским голоском:
– Скажи это еще раз и узнаешь, насколько я нежен!
Его детская ладошка упала на рукоять узенького кинжала, что висел справа на поясе. Ольха смотрела спокойно, даже горделиво. И ее бояре взирали как совы, надменно и сонно. Никто даже не пытался остановить ребенка.
Ингвар, чувствуя, как гнев бурлит уже близко к поверхности, выдавил кривую усмешку:
– Да, я вижу, насколько доблестны древляне. У них даже дети вынуждены браться за оружие.
Это было слабо скрытое оскорбление. Он кипел, глаза Ольхи опасно потемнели. В палате запахло грозой. Кто-то с грохотом отодвинул лавку, руки древлянских воевод и дружинников потянулись к ножам. В обеденную палату запрещалось входить с оружием, но без ножа кусок мяса не отрежешь, да и хлеб ломать руками – богов гневить.
– У нас даже стены могут быть оружием, – выдавила наконец Ольха. – Отведай нашей трапезы, воевода. Хлеб можешь не есть, соль я велела на ваш стол не подавать.
Ингвар наклонил голову. Он понял. Она не желала, чтобы рус был связан узами гостеприимства. Мол, ел ваш хлеб-соль, обязан быть другом. Они враги, непримиримые противники. И таковыми останутся. Похоже, в ней тоже поднимается ярость при одном только виде русов. И так же, как он жаждет сломать ей шею, так и она в сладких мечтах распинает его над костром или медленно сдирает кожу.
Перед ним поставили братину с хмельным медом. Ингвар поспешно зачерпнул, выпил полный ковш. Пить он не хотел, но эта болотная ведьма с серыми глазами заставляет чувствовать себя не в своей тарелке. Он даже тайком проверил, не расстегнулась ли ширинка, ведь мед развязывает не только языки, но и мышцы, стянутые в тугой узел.
Он знал, что, как бы его ни напоили, он не сболтнет лишнего. Ковшик меда показался крепким, даже слишком. Он не сразу понял, что здесь наверняка добавили какие-то травы. Проклятые колдуны, всех бы прибить клиньями к деревьям и оставить воронью!
Голова кружилась, он прилагал усилия, чтобы держаться ровно. Ольха следила за его лицом внимательно. На полных губах проскользнула усмешка. Голос был все так же чист и холоден:
– Надеюсь, наш мед пришелся по вкусу.
– Не только, – ответил Ингвар. – Искоростень так же хорош, как этот кабанчик.
Он оторвал жареную ногу, с наслаждением вонзил зубы. Во рту стало горячо, потек сладкий пахучий сок. Он обнаружил, что голоден до спазмов в желудке.
Ольха наблюдала, как он хищно хватает ломти мяса, запивает брагой, ест рыбу, едва выплевывая кости, половину кабанчика ухомякал он, а еще и съел почти всех раков на блюде, подливу вытер куском хлеба и съел тоже. Он не суеверен, она знала. Сегодня будет есть хлеб-соль, завтра скрестит мечи. А то и ударит в спину.
Руки его были сильные, жилистые. Пальцы длинные, гибкие, но в них чувствуется мощь. Да и как ест, как двигается, как смотрит – в нем живет хищный зверь, полный сил, стремительный, опасный, но в то же время коварный и хитрый.
Странно, ей нравилось, как он ел. Готовила она сама, хотя ей помогала дюжина женщин. Надо только не проговориться, а то вовсе запрезирает княгиню-стряпуху. Только-только начал уважать, посматривает зло, она замечает и моменты растерянности, а во всех племенах слышали, что Ингвара, воеводу Вещего Олега, невозможно припереть к стене!
– Я слышал, – сказал Ингвар с набитым ртом, – что ваш сосед, Великий Войт дулебов, объявил сбор местных вождей?
Ольха ответила с некоторой заминкой, которую он заметил:
– Не… знаю. У древлянских племен свои сборы.
– Как вы отличаете одно племя от другого? – удивился Ингвар. – Язык один, лапти на всех одинаковы. А верно говорят, что дулебы готовятся сбросить иго гнусных, мерзких, отвратительных пришельцев, которые огнем дышат, младенцев едят на завтрак, девственниц – на обед, а на ужин гложут спелых женщин? Я говорю о русах, если вы не догадались.
– А что тут догадываться? – удивилась она. – Хоть вы и попытались облагородить свое племя, умолчав о самых гнусных привычках, но все же понятно… А дулебы, думаю, освободятся. Там мужики, а не тряпки. Вы вскидываете брови? Что-то не так? Или в вашем племени нет мужиков, чтобы понять наших?
Читать дальше