Самуэлла Фингарет: Дёмка – камнерез владимирский

Князь таился. Разговор получался пустой. Говорено-переговорено было долгими вышгородскими вечерами, что киевскую державу не уберечь от половецкого разорения. Сула заслон поставит – разбойничьи орды прорвутся через Трубеж. По берегам Трубежа поднимутся укрепления – под копытами половецкой конницы степь у Днепра загудит. То и дело на сторожевых башнях вспыхивали огни. Крепостной гарнизон спать ложился, не снимая кольчуг, не выпуская из рук оружия. А князья, вместо того чтобы силу сплотить, разжигали усобицы. Лютые войны велись за киевский великокняжий стол. То Мономахова ветвь побеждала, то потомки Олега Черниговского брали верх. Великий князь Юрий, младший сын Мономаха, сколько лет из далёкого Суздаля к Киеву руки тянул, с родным племянником бился. Ныне киевский стол во второй раз ему достался. Удержит надолго ли?

– По всем городам и селениям тебя, как праздника, ждали, – снова начал Яким. Он не терял надежды вызвать князя на доверительный разговор. – Что бояре с дворянами, что мизинные люди – рукоделы, купцы – все от радости шапки в небо бросали, да в бубны били, да славили.

– Не меня – святыню приветствовали. – Князь указал рукой на поспешавший впереди возок.

– Где святыня, там и сердце Руси. Каждому ясно: не с пустым ты вернулся в Залесье, князь-государь, решил, знать, вокруг Ростова и Суздаля сплачивать русские земли.

Князь промолчал, не шелохнулся в ответ, сидел в седле выпрямившись, крепко слитый с конём. К чему докучает родич расспросами? Не откроет он даже ему, что душа не лежит ни к Суздалю, ни к Ростову. Города могучие, крепкие, словно вошедшие в рост дубы. Боярство там своевольное. Власть князя ниже вечевой почитается, а вече зажато в сильных руках. При несогласии укажут на городские ворота, как случалось с князьями в Новгороде не раз: «Ступай себе, князь, ты нам не надобен». Или поступят, как в Галиче. Пока князь Владимирка тешил себя охотой, галичане призвали на стол князя Ивана, и было кровопролитие великое. Другое дело – едва поднявшийся из земли мал город Владимир. Не имел он боярских усадеб, не оброс по окрестностям укреплёнными монастырями. Мизинный народ княжей воли не супротивник. В самый раз основать во Владимире княжий стол. Но как на такое решиться, чем оправдать выбор? Суздаль первенства не уступит, вместе с союзным Ростовом развяжет усобицу. Значит, снова война. Стоило ли для того покидать Южную Русь?

Невесёлые размышления были прерваны сильным толчком. Князь едва успел ухватиться за луку седла. Ехавший впереди возок внезапно остановился. Чтоб не удариться грудью, Буран с места отпрянул в сторону, чуть не сбросив на землю хозяина.

– Что такое? – крикнул взбешённый князь.

– Порча, князь Андрей Юрьевич, должно быть, на лошадей нашла. – Возница, правивший первой парой, что есть силы работал кнутом. Кони храпели, бились, взбрыкивали ногами, пытаясь порвать постромки. Вперёд не делали ни полшага.

– Выпрячь, других привести.

По княжьему слову к возку подтащили новую пару. Однако заставить сдвинуться с места и этих не удалось. Перепрягли – то же самое, словно дорогу перегородила невидимая стена.

На лицах путников обозначился страх. Кто-то охнул, кто-то пробормотал: «Хозяин». «Хозяином» называли лешего. Женщины в голос запричитали. Дружинники выхватили из колчанов стрелы. Сверкнули мечи. Только что проку в оружии? Разве спасёшься, если сам леший вздумал препятствовать или русалки растянули невидимку сеть? Стрелы вспять полетят, мечи своих же изрубят.

В существование нечисти верили все. Тревожно переглянулись юные княжичи Изяслав и Мстислав. Младший из Кучковых, Пётр, подъехал к Якиму. Лихие дружинники – детские* и те почувствовали смущение. Мечи и взнесённые копья сами собой опустились. Под кольчугами пробежал холодок. Первые в бою храбрецы расширенными от страха глазами всматривались в нависшие над дорогой кусты. В пробитом кроваво-красной рябиной подлеске таилась тёмная гибель.

>>

* Дружина делилась на боярскую – старшую и детскую – младшую, состоящую из детских – дворян.

Один только князь не поддался страху. Кони бились, пена летела по сторонам. Буран выплясывал как безумный, стоило направить его к возку. А князь словно добрую весть получил. Сумрачное лицо просветлело, складки на лбу разгладились. В зеленоватых, унаследованных от матери-половчанки раскосых глазах вспыхнул живой огонь. Ясным взором оглядел Андрей Юрьевич испуганных спутников и вдруг стремительно вскинул руки, так что звякнули кольца кольчужной рубахи, а длинные полы корзна-плаща взметнулись двумя крылами.