Вера Мутафчиева - Дело султана Джема

– После всего вами услышанного излишне говорить о том, что Александр Борджиа принял предложение Баязида. – Не знаю, как мне передать то отвращение, с каким король произнес это.

Итак, у нас не оставалось сомнений: если мы не заполучим безотлагательно султана Джема, он, хорошо просоленный, поплывет в какой-нибудь из малоазиатских портов. Пришлось согласиться на поставленные папой условия. Мы не имели намерения соблюдать их, отлично сознавая, что и Борджиа не станет соблюдать наших. Следовательно, принесли в жертву пятьсот тысяч золотых и шестьдесят французов. Ради благоприятного мира со всей Европой.

Начиная с 16 января – после того как мы передали золото и заложников, – стража при султане Джеме была сменена. Во главе двухсот рыцарей я въехал в крепость Святого Ангела – моя долгая и опасная служба в качестве защитника интересов Франции в деле Джема давала мне это право.

Папские гвардейцы опустили мост, наш отряд проехал по его окованным бревнам. «Хорошо, что мы входим сюда, – размышлял я, – но будет еще лучше, если мы отсюда выйдем!» Потому что мост за нами вновь поднялся. Мы несли стражу в покоях Джема, люди же папы сторожили всю крепость. Очень было похоже на капкан. Успокаивала лишь мысль о том, что за папской стражей находились наши, – ведь Рим был в руках французов.

Джема я застал совершенно таким же, каким он был, когда мы расстались, – с тех пор минуло уже два месяца. Он сидел перед камином, в темноте, и дремал. С отвращением подумал я о том, что буду вынужден коротать возле него свои дни. Я ведь не сарацин, не какой-нибудь Саади, чтобы равнодушно взирать на подобное зрелище! Я присутствовал при всех трапезах Джема, следил за тем, чтобы пища его опробовалась – ведь мы ожидали, что Джема попытаются отравить. Иногда турок обращался ко мне, я не понимал ни единого слова, если не считать слова «Саади». Он явно принимал меня за своего бывшего слугу. Я знал, в чем заключались обязанности Саади, недаром провел с ним целых шесть лет, поэтому отлично справлялся и без переводчика. Чего проще? Султан либо требовал свою трубку, либо просил перед сном укрыть его.

Всего десять дней продолжалась моя служба при Джеме в крепости Святого Ангела, но уверяю вас, я испытал все те чувства, какие испытывал Саади, если сарацины способны что-либо чувствовать: безграничную досаду и страх, что где-то идет настоящая жизнь, а ты находишься вне ее. И больше всего отвращение. В двадцать восемь лет я, человек благородного происхождения, с будущим и возможностями, должен губить себя, прислуживая какому-то полуживотному! «Хоть бы его вправду отравили!» – часто ловил я себя на этой мысли, забывая о том, что дорого заплачу за смерть султана Джема. Не только из ненависти думал я об этом. В самом деле, так ли уж лгал Баязид, говоря, что желает брату избавления от такой жизни?

К счастью, мне не дали времени для дальнейших размышлений. Шестого февраля мой король оставил Рим, чтобы идти на Неаполь. Опасаясь, что Александр Борджиа сразу же наложит руку на плод наших побед – на Джема, Карл VIII решил повсюду возить его за собой. Под усиленной охраной.

Как жаль, что вы не могли видеть турка, когда мы одевали его в дорогу. Уже несколько лет Джем не выходил за порог, не надевал приличного платья. Труднее всего было обуть его – ноги так отекли, что слуги перемерили четыре пары сапог, пока подыскали подходящие. Кое-как напялили на него волчью шубу с капюшоном. Мы опасались, что при его изнеженности он простудится. Под конец мне пришло в голову, что шубы, быть может, недостаточно. Оглянулся по сторонам – другой одежды не было. Тогда я стянул с постели покрывало и накинул ему на плечи.

Повели мы его. Наши шаги гулко отдавались в длинных переходах крепости – четкая солдатская поступь и медленное шарканье: турок с трудом волочил свои новые, слишком большие и тяжелые сапоги.

Во дворе было множество французов. Мы выстроились в ожидании короля. По всему было видно, что Карл VIII желает выказать своему гостю знаки большого уважения. Пока мы ожидали приезда нашего государя, я наблюдал за султаном Джемом.

Он стоял, уронив голову на грудь. И казалось, никого и ничего не замечал. Шерстяное покрывало сползло с одного плеча, край киснул в луже. Я позволил себе приподнять покрывало и заботливо укутал Джема – несмотря на все свое раздражение, я считал себя ответственным за его здоровье. Почувствовав прикосновение, турок поднял голову. Его единственный открытый глаз с недоумением уставился на меня. «Что?» – спрашивал этот усталый, тусклый глаз.