– Это ты о ком изволишь? Не об Алексее ли Бестужеве, что все с ним беседы без меня ведешь, в сторонке шепчешься?
– Ах имечко тебе нужно, чтоб наперед, загодя счеты свесть? Ой, герцог, не на дуру напал, сколько лет знаешь, а узнать не сумел. Коли надо, во сне не проговорюсь, виду не подам, хоть все глаза прогляди. Меня-то жизнь всему поучила, да и с тобой, соколиком моим, тоже свое повидала. Только ведь всякому терпению конец приходит.
– Разве ж одно терпение между нами, государыня. Я, кажется…
– Это ты про то, что было? А прошлому-то никогда цены нет. Было – не было, прикажу забыть, никто и не вспомнит, и ты первый!
– Ваше величество, вам ли не знать моего сердца!
– Как не знать! Знаю, слишком даже знаю, а вот многого и знать не хочу. Сойдет как есть. Счастье – оно, может, когда девке на выданье пригрезится, в песне споется, а за тридцать-то бабьих лет такую сказку не унесешь, где там! Вроде ужились мы с тобой, вроде не хуже ты других. Вроде об интересе не одном своем – о моем тоже хлопочешь, вот и ладно, вот и не надо больше ничего. А про дела сердечные дурацких речей не веди. Или на подарках моих царских больно разбогател, на попустительстве моем власть надо мной почуял? Не обманись, гляди, герцог! Подарки захочу – отберу, а о власти и снов снить не будешь!
– Ваше императорское величество, ни сном ни духом не виноват я перед моей государыней. Разве слово какое дурацкое сорвалось. Отпустите всемилостивейше вину невольную, если в чем не потрафил, мыслей ваших не предугадал.
– Вот и запел петушок как положено – в суп-то не захотелось: еще бы покукарекать, зернышек жемчужных в навозе поклевать, больно много их у государыни Анны Иоанновны рассыпано. Да ладно. Скажи лучше, что насчет племянницы удумал, какую хитрость сочинил?
– Может, не ко времени разговор этот, ваше императорское величество? Может, неприятен он вам?
– Да нет, чего уж Не такая моя судьба, чтоб одних удовольствий от нее ждать, разве что наоборот. Говори, герцог.
– Я так полагал, ваше величество, имея в виду притязания европейских держав, кои с каждым из царственных женихов связаны, предложить партию здешнюю – чтобы принцессу браком сочетать с одним из ваших подданных. Тогда бы все в ваших руках было, и принцесса с супругом из воли вашей ни в чем выйти не могли.
– И какого ж женишка нашей королевне подобрал после всех-то наших переговоров и хлопотов?
– Если только вашему императорскому величеству благоугодно будет, мой младший брат…
– Что?!
– Наша семейная преданность…
– Погоди, погоди, герцог! Это значит, с цесаревной не вышло, за принцессу принялся. Тут к престолу путь еще короче. Престол, выходит, российский решили всем семейством навечно в свои руки забрать?
– Ваше императорское величество, дозвольте разъяснить преимущества…
– Не дозволю! Это выходит, как покойный князь Меншиков с теткой моей богоданной Екатериной Алексеевной: только подписала она, голубушка, последнюю волю в пользу дочери его в законном браке с Петром II, тут же от сладких конфет меншиковских богу душу и отдала. Завещает Анна Иоанновна, дура последняя, престол сынку племянненки своей, родится Бироненок, так и ступай, мать Аннушка, к отцу вседержителю, не копти больше неба – без тебя управимся! А себе какое место удумал, какую власть приготовил – не регентом ли при внучоночке стать решил? Молчать! Позвать сюда племянницу, принцессу Анну позвать! Живо!
Анна Леопольдовна – как же давно произошла наша с ней первая и такая неожиданная встреча…
Торжественная, пронизанная тонко отсвечивающей позолотой тишина Русского музея. Зал времен Петра I. Работы петровского пенсионера, живописца Андрея Матвеева. Этикетка – „Автопортрет художника с женой. 1729 год“. Обычные занятия со студентами по живописи XVIII века. Разговор об удивительном для тех далеких лет ощущении человека в почти неуловимом переливе настроений, о цвете, сложном, вибрирующем, будто настроенном на это душевное состояние, о технике – манере стремительной, уверенной, легкой, где скрытая за широкими, жидкими мазками первая прокладка цвета создает ощущение внутреннего свечения живописи. И вдруг нелепый вопрос: „А на сколько лет выглядит женщина на портрете?“
Анна Леопольдовна.
Откровенно говоря, преподаватели не любят бытовых вопросов. Обычно за ними откровенное равнодушие к холсту, признание, что ничто в человеке не откликнулось на картину. Значит, просчет педагога. И моя первая реакция была чисто „педагогической“ – какая разница, сколько лет можно дать женщине на двойном портрете. Документально это давным-давно установлено, а впечатление – впечатления бывают разными.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу