Нина Молева - Ошибка канцлера

Историки искусства колебались, и все-таки большинство склонялось на сторону иного архитектора первой половины XVIII века – А. И. Евлашева. Его имя в связи с Климентом вплоть до последнего времени мелькало чаще всего. Достаточная убедительность доводов? Как раз наоборот – полное их отсутствие.

Как обычно в истории русского искусства этого периода, о Евлашеве известно довольно много и, по сути, ничего, если не считать зафиксированного в послужном списке года смерти. Ни происхождения, ни места рождения, ни учителей. Родился Евлашев предположительно около 1706 года. Тринадцатилетним мальчиком поступил на службу – опять-таки неизвестно куда и кем. В 1731–1733 годах он числится „архитектурных дел гезелем“, спустя десять лет архитектором, причем Московской Гофинтендантской конторы. Это его Елизавета Петровна предпочла П. И. Гейдену для перестройки Лефортовского дворца.

Доверие и симпатия Елизаветы этим не ограничиваются. Можно с уверенностью сказать, что при каких-то обстоятельствах цесаревне довелось столкнуться с гезелем и убедиться в его преданности, потому что Евлашев получает в свое ведение все московские и подмосковные дворцы и постройки – огромнейшее и чрезвычайно разнообразное хозяйство, которым императрица к тому же не переставала интересоваться. Не дожидаясь окончания одних работ, она задумывала другие – в Софрине, Люберцах, Братовщине, Танненском, Преображенском, Измайлове, Коломенском, Воробьеве, во дворцах Головинском, Покровском, Алексеевском. Другой вопрос, что Евлашеву почти всегда приходилось выступать в роли исполнителя растреллиевских проектов: какая бы императрица стала заботиться об авторском самолюбии! Иногда доставались и собственные постройки, вроде дворца в Перове, который Елизавета решила строить для А. Г. Разумовского, или надвратной церкви московского Донского монастыря, начатой еще в 1730 году Шеделем. Ни о каком сходстве с Климентом говорить не приходилось. Впрочем, существовали и иные, вполне объективные данные, по которым Евлашев не мог быть автором Климентовской церкви.

Начать с того, что в 1742 году, когда Бестужев-Рюмин, по словам автора „Сказания“, заказывал проект, Евлашев еще не имел звания архитектора. В 1754 году он тяжело заболел, ушел в отпуск для поправления здоровья, но приступить больше к работе не смог. Умер Евлашев в 1760 году, как свидетельствуют данные архива последнего из московских претендентов на авторство Климента – Д. В. Ухтомского.

Дорогая Эмилия!

Появление в Петербурге Бестужева-Рюмина, хотя и сохраняемое по-прежнему в тайне, продолжает волновать весь двор. Манифеста о прощении его вин или по крайней мере частичном оправдании нет как нет, а между тем бестужевская карета едва ли не каждый вечер подъезжает к заднему крыльцу дворца и простаивает у него по нескольку часов. Во дворе успели заметить, что в переговорах, которые ведутся правительницей с былым осужденным, принимает участие и граф Линар, еще совсем недавно так категорически высказывавшийся против Бестужева и находивший для него самые нелестные определения. Сегодня их, по всей вероятности, объединяют общие интересы, и потому именно эта пара больше всего интересует всех нас.

Начну с Динара. Его имя уже мелькало на страницах моих писем. Как предмет увлечения племянницы императрицы, он, естественно, не представлял особого интереса, но в качестве кандидата в фавориты регентши, и притом фаворита с неограниченной властью, которую ему готовит восторженное отношение принцессы, его совершенно невозможно обойти вниманием. Граф довольно высок ростом, тонок, со слишком крупной головой, размеры которой подчеркиваются столь же крупными чертами лица и густыми собственными волосами, которые он редко прикрывает париком. У графа несколько тяжелая нижняя часть лица с грубоватым подбородком, большие с косинкой серые глаза и кокетливая улыбка, не всегда идущая к легко покрывающемуся темным жестким заростом лицу. Линар придает большое значение своей внешности, которую, по-видимому, высоко ценит, и не проходит ни одного зеркала, чтобы не бросить на себя хотя бы беглого взгляда.

Он неглуп, но и неумен, нечто среднее с большой долей опасливости и врожденной хитрости, которая заставляет его медлить с ответами и принимаемыми решениями. Он несомненно мог бы достигнуть большего, если бы отличался большей решительностью. Он был бы капризен, если бы на то позволяли обстоятельства, деспотичен, если бы было над кем свой деспотизм безнаказанно проявить, жесток, если бы не боялся последствий своей жестокости. Поэтому пока он выглядит достаточно привлекательным и любезным, хотя и не тратит своей любезности на особ ниже себя по положению.