Михаил Каратеев - Карач-Мурза

– Чего ты хочешь от меня, сын шакала?! И как смел ты поднять свою грязную руку на меня, царевича и друга великого хана?

– Ты злодей и подлый убивец,– медленно сказал Никита, делая шаг к нему.– А чего я хочу, ты знаешь: за князя моего, за светлую жизнь его, тобою загубленную, хочу казнить тебя смертью. Становись на колени!

– Я не убивал твоего князя!– надрывно выкрикнул Хисар, побледнев как мел, но продолжая стоять на месте.

– Врешь, душегуб! Он успел сказать мне, кто его убил. И не спасут тебя от моего отмщения никакие цари и ханы! Становись на колени!!

Хисар быстро повел вокруг помутившимися глазами и сделал такое движение, будто хотел бежать. Но тяжелая как жернов ладонь Никиты опустилась ему на плечо и придавила к земле. Сразу обмякнув, он медленно опустился на колени. Никита шагнул назад и взялся за рукоять сабли.

– Не убивай меня,– быстро сказал Хисар. – Я дам тебе столько золота и коней, сколько ты пожелаешь!

– Не надобно мне ни золота твоего, ни коней! Умри, и да будет проклята твоя память!

Поняв, что сейчас конец, Хисар почувствовал почти непреодолимое желание упасть к ногам Никиты и, целуя его сапоги, молить о пощаде. Но последним усилием воли и гордости он взял себя в руки и решил умереть как мужчина. Лицо его внезапно приняло почти спокойное выражение, он взглянул на небо, посиневшими губами пробормотал священные имена Аллаха и Пророка, потом скрестил руки на груди и наклонил голову.

Не сводивший с него глаз Никита потянул из ножен саблю, но на половине этого движения рука его остановилась. Застыв на секунду в неподвижности, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя и сам себе удивляясь, он медленно дослал саблю обратно в ножны и почти виноватым голосом обратился к Кинбаю, молча наблюдавшему за происходящим.

– Не могу, аньда… Хотя и изверг он, а рука не подымается на безоружного. Ну пусть бы он кричал, ругался, что ли… А так не могу! Пореши его ты! Тебе ведь не впервой, сам мне когда-то сказывал.

– Отойди в сторону, аньда,– только и сказал Кинбай, становясь на место Никиты. Выставив левую ногу вперед, он подался на нее всем туловищем и в то же мгновение правою ногою нанес страшный удар под сердце стоявшему на коленях Хисару. Последний, не успев даже охнуть, запрокинулся на спину, широко раскинув руки .(Один из обычных способов казни в Орде, применявшийся за поступки, позорящие честь воина)

– О такого человека не стоило пачкать оружия,– спокойно сказал Кинбай, поворачиваясь к убитому спиной.– Однако едем, аньда, сегодня будет знойно, а до ближайшего колодца отсюда полдня пути.

Стремление к знанию есть священная обязанность каждого мусульманина и каждой мусульманки. Надпись XIV в., вырезанная над входом в медресе города Бухары

Когда Карач-мурзе и Тохтамышу исполнилось по тринадцать лет, по повелению великого хана Чимтая они были привезены в Сыгнак. С ними приехала Фейзула-ханум, не пожелавшая расставаться с сыном, и, конечно, верный Никита. Чимтай встретил внуков ласково и остался ими доволен. К тому времени оба они уже были рослыми, хорошо сложенными и красивыми юношами, казавшимися старше своих лет. Их поселили в ханском дворце, где им были предоставлены слуги, лошади, оружие и все иное, что подобало иметь молодым представителям высшей татарской знати и огланам, как вскоре повелел называть их Чимтай, убедившись, что они умеют держать себя с достоинством и что воинская подготовка их, для такого возраста, не оставляет желать лучшего. Для дальнейшего же совершенствованья в этой области к ним были назначены особые наставники, из старых нукеров великого хана.

В ту пору среди ордынской знати, более столетия прожившей в тесном общении с культурными народами Средней Азии и уже совершенно отюреченной,– грамотность и получение хотя бы основного образования считались почти обязательными. И благодаря соседству Хорезма и Мавераннахра, Белая Орда в этом отношении значительно опередила Золотую.

*Оглан – царевич, официально признанный правомочным членом династии чингисидов, тогда как титул «мурза» стоящий после имени, указывал на принадлежность к владетельному княжескому роду вообще, а не только к роду Чингиса. Тот же титул «мурза», стоящий перед именем, означал лишь дворянское происхождение.

В Сыгнаке существовало несколько духовных училищ – «медресе», в которых, помимо изучения Корана, обучали чтению, письму и счету, а также началам философии и астрономии. Одну из таких медресе, по желанию Чимтая, стали посещать Карач и Тохтамыш. Она предназначалась исключительно для отпрысков высшей аристократии и познаний давала больше, чем другие: тут проходились также основы истории, географии, медицины и правила стихосложения. Знание последних для образованного человека Средней Азии считалось очень важным, а это влекло за собой необходимость основательного изучения персидского языка. Фирдоуси, Сзади, Низами, Хосров и другие поэты, произведения которых в то время служили непререкаемыми образцами,– писали по-персидски, и потому этот язык у всех среднеазиатских народов считался тогда не только классическим, но и вообще единственным пригодным для поэзии. И только лишь в конце пятнадцатого века гениальный поэт из Герата Алишер Навои,– узбекский Пушкин,– впервые отважился писать на своем родном языке – тюркском.