Михаил Каратеев - Карач-Мурза

*Не считая сохранивших княжеский титул почти сорока родов татар ского происхождения, как, напр., Юсуповы, Кудашевы, Кугушевы, Тохтамышевы, Урусовы, Девлет-Кильдеевы и др.,– от татарских корней идет значительная часть русской аристократии, напр., графы Апраксины, Уваровы, Ростопчины, Орловы-Давыдовы, Матюшковы, Зубовы, дворяне Сабуровы, Ртищевы, Вердеревские, Хитровы, Поливановы, Бибиковы, Муромцевы, Юзефовичи, Ермоловы, Щербачевы, Арсеньевы и многие другие.

Едва выпили по две-три чарки и закусили, Дмитрий подал знак, и к Карач-мурзе приблизились окольничий Челищев и стольник Сенявин. Первый обеими руками держал на вышитой шелком подушке драгоценную саблю, в ножнах, богато изукрашенных золотом и самоцветами, второй – налитый до краев золотой кубок замечательной чеканной работы. В трапезной внезапно наступила полная тишина.

– Высокородный князь и мурза! – с низким поклоном сказал Челищев.– Князь великий Дмитрей Иванович Московский и всея Руси просит тебя принять от него эту саблю, в дружбу и в память!

Карач– мурза встал, низко поклонился Дмитрию, вынул саблю из ножен и, держа ее одной рукой за эфес, а другой за острие, приложил ко лбу и к груди, потом поцеловал клинок и сказал:

– Именем великого Аллаха клянусь всегда быть тебе верным другом, князь! И если я порушу свою клятву, да поразит эта сабля меня самого !( Клятва на сабле, с соблюдением описанного ритуала, считалась у татар священной, нарушение ее почиталось навеки несмываемым позором)

Окольничий Челищев сделал шаг в сторону, и на его место встал стольник Сенявин.

– Высокородный князь и мурза,– кланяясь, сказал он.– Великий князь Дмитрей Иванович Московский и всея Руси просит принять тебя этот кубок, как память о том, что на Москве ты всегда желанный гость!

Карач– мурза взял из рук Сенявина кубок, снова поклонился Дмитрию и промолвил:

– Будь здрав на многие годы, князь, и пусть Аллах никогда не оставит тебя своими милостями! Твой подарок мне дорог, но ласка еще дороже. А Москвы не забуду, и путь, ведущий в нее, всегда будет для меня путем желанным и радостным.– С этими словами он осушил кубок до дна, поставил его на стол и, опять поклонившись великому князю, сел на свое место. Трапезная огласилась приветственными криками и звоном кубков и чар.

– Ты сегодня много поведал мне об умельстве ваших хорезмских мастеров,– сказал послу Дмитрий Иванович.– Так вот, ежели тебе случится, покажи там эту саблю и кубок. Они сработаны здесь, в Москве, руками наших русских умельцев.

– Такую работу можно хвалить целый день, и все-таки будет мало,– ответил Карач-мурза, разглядывая художественную чеканку, покрывавшую кубок.– В Ургенче не сделали бы лучше. И многие иные вещи, что я видел в Москве, тако-же сработаны с великим уменьем. Ты по праву можешь гордиться своими мастерами, княже.

– Есть у меня немало людей вельми умелых и добрых поможников, но сколько их еще надобно! Земля наша велика и не сделана, чтобы поднять ее, рук не хватает! И потому на Руси всякий знающий человек,– книжник ли, воин либо какой рукомесленник,– всегда желанен, отколе бы он ни пришел. И ты, князь, ведай и помни: коль захочешь мне служить,– мало ли чего может не ныне, так завтра случиться у вас в Орде,– я всегда тебе рад буду. В боярах моих есть уже один ваш царевич, а тебя еще выше поставлю! Истинно говорю: полюбился ты мне, да и святитель наш сказывал, что ты не такой татарин, как иные, и хвалил тебя, как доселе никого, кажись, не хвалил. А он людей видит наскрозь!

– Спасибо на добром слове, князь,– ответил Карач-мурза.– И коли однажды Орду покину, никому, кроме тебя, служить не стану. Но на все воля Аллаха, она же мне повелевает быть покуда в Орде.

– И ты ей повинуйся, сыне,– вставил митрополит, внимательно слушавший этот разговор.– Быть может, она поведет тебя долгой дорогой, но выведет куда надо. А Дмитрею Ивановичу, когда придет час, я открою то, что покуда лишь мы двое знаем. Ты когда из Москвы тронешься?

– После завтрашнего дня на рассвете выеду, святой отец.

– Ужели же ты мыслишь на Литву ехать со всеми своими татарами? Ведь их при тебе, почитай, более полусотни!

– Нет, аксакал, нукеров моих и слуг сотник Ойдар поведет отсюда прямо в Орду. Я оставлю при себе лишь двоих либо троих.

– Гм… А нет ли средь твоих людей таких, чтобы добре знали русскую речь?

– Есть один, что знает не хуже меня. Он сын русских родителей, давно полоненных татарами. Я потому и взял его к себе в нукеры, чтобы было с кем говорить по-русски.