Михаил Каратеев - Карач-Мурза

В тот самый вечер, когда в хоромах боярина Гавши Кобылина происходили эти события, – в Чудовом монастыре митрополит Алексей беседовал с Карач-мурзой. И потому на следующий день дело приняло новый и совершенно неожиданный для князя Михаилы оборот.

Утром, когда владыка рассказал Дмитрию Ивановичу о том, что ему удалось склонить на свою сторону Карач-мурзу, который обещал говорить с Тверским князем,– Дмитрий, в свою очередь, поведал святителю, что Михаила Александрович узнал о приезде посла и домогается свидания с ним.

– Ну, и что ты ему велел ответить, княже?– спросил митрополит.

– Велел ответить, что ежели крест мне поцелует,– волен говорить с кем хочет. А инако пусть ждет моего решения.

– Мыслю я так,– промолвил святитель после небольшого раздумья.– Надобно теперь сказать, что коли он хочет говорить с ханским послом, ты ему в том не препятствуешь. Так будет для нас лучше. Ежели Карач-мурза сам его позовет,– Михаила беспременно станет похваляться, что вот, мол, Московский князь той встречи допустить не хотел, да пришлось ему пойти на попятный. Есть и другое: эдак он не сможет говорить, что Карач-мурза заставил его крест целовать по нашему наущению. Посол его не звал,– сам он навязался на разговор с ним.

– Истина, отче, так оно лучше будет,– согласился Дмитрий.

– Стало быть, на том порешим. Я сей же час упрежу обо всем мурзу. Чай, и он таким поворотом останется доволен: ему будет куда ловчее, ежели не он, а сам Михаила о тез делах речь заведет. А ты после полдника пошли сказать Тверскому князю, что к ханскому послу путь для него открыт.

Получив от великого князя новые распоряжения, Гавша Андреевич немедля отправился к своему узнику.

– Бывай здоров, княже,– сказал он, входя в горницу и перекрестившись на образа.– Ну, как? Все еще серчаешь на Дмитрея Ивановича за вчерашнее?

– Провалились бы вы оба в преисподнюю али еще куда подалее, – не громко, но прочувственно ответил князь Михайла, поворачиваясь к боярину спиной и тем показывая, что вступать в разговор не намерен.

– Вот Богу-то и видать, кто из вас двоих сердцем чище! Ты ему провалиться сулишь, а он мне повелел: скажи, мол, князю Михаиле Александровичу, что коли желает говорить с ханским послом, я ему в том не помеха. Пускай идет хоть сегодня и беседует с татарином, о чем ему надобно.

Князь Михаила был этим известием изрядно удивлен, но виду не показал. Он снова повернулся к Гавше лицом и, усмехнувшись, промолвил:

– Отколе взялась такая доброта, отгадать не трудно: не иначе как сам посол захотел меня повидать и дознаться правды,– вот князек-то ваш и поджал сразу хвост.

– Ежели бы так было, тебе бы сказали: в такой вот час иди к послу, да и только. А тебе говорят: иди, ежели сам хочешь и когда тебе любо. А коли размыслил,– не ходи. Дмитрей Иванович тебя не неволит.

– Когда же идти-то?– помолчав, спросил князь Михайла.

– А уж это ты сам решай. Коли желаешь, я пошлю человека на Посольский двор, дабы узнал он, когда посол тебя принять схочет. По ответу глядя и пойдешь. Отпустить тебя дозволено одного, без стражи. И такоже сам в обрат воротишься, когда наговоришься с послом.

– А где я толмача возьму? Ослобонили бы хоть на час боярина моего Федора Бибика: он сам ордынского роду и по-татарски знает вельми добро.

– Толмач тебе не занадобится, княже: ханский посол по-нашему чешет, словно бы на Руси родился. Сам слыхал.

– Ну, то еще лучше,– обрадовался Михаила Александрович.– Коли так, боярин, будь ласков, пошли кого-либо на Посольский двор немедля. Пусть твой человек спросит,– не можно ли мне сейчас прийти?

Когда пожилой и невозмутимый нукер ввел князя Михаилу в посольские покои, Карач-мурза, в полосатом шелковом халате и в расшитой золотом тюбетейке, сидел на скамье у стола и, макая гусиное перо в плошку с чернью, что-то писал на лежавшем перед ним листе сероватой бумаги.

И наружность и занятие посла были столь необычны для татарина, что Михаила Александрович в первый миг растерялся и подумал,– не подстроено ли все это Дмитрием? Но быстро сообразил, что будь это так,– ордынца сумели бы сделать более похожим. И потому, отбросив сомнения, он поклонился в меру низко и сказал послу, который в эту минуту поднял голову и глянул на вошедшего:

– Будь здрав на многие годы, почтенный мурза! А я, Михайла, княж-Александров сын и великий князь Тверской, усердный за тебя Богу молельщик.

– Здравствуй в мире и ты, князь,– негромко ответил Карач-мурза, кивнув головой.– Садись и сказывай, почто хотел меня видеть?