Михаил Каратеев - Карач-Мурза

От Соборной площади во все стороны лучами разбегались неширокие улицы, сперва прямые, но чуть дальше начинавшие причудливо извиваться и петлять среди беспорядочной россыпи деревянных домов и изб. Над бесчисленными гребнями и спадами тесовых крыш, будто скалы из волн разбушевавшегося и разом одеревеневшего моря, тут и там вырывались верху острые, увенчанные крестами верхушки церквей, которых насчитывалось в городе около сотни.

Тверь, стоявшая на западном рубеже Руси, связанная с Литвой и с Ганзой множеством бытовых и торговых уз, не избегла идущих оттуда влияний; зелени тут было меньше, чем в Москве, улицы были чище, крыши круче, линии прямее, украшения вычурнее. Показной стороне здесь явно отдавалось предпочтение над добротностью.

*Устюжский летописный свод в числе участников этой коалиции называет даже князя Туровского.

Город окружала поставленная на земляном валу пятисаженная стена из заполненных землею бревенчатых срубов – городниц, снаружи, для предохранения от огня, обмазанных толстым слоем глины. Над стеной, по всему ее протяжению, через каждые тридцать – сорок сажен высились приземистые плосковерхие башни, с прорезанными на все стороны бойницами.

На одной из таких башен и стоял сейчас великий князь Михаила Александрович, окруженный группой своих бояр и воевод. Но он смотрел не на город, – сегодня такой же, как и всегда,– а на то необычное и жуткое зрелище, которое открывалось с внешней стороны стен; вокруг городского кремля, охватывая его почти замкнутым кольцом, бушевало море огня,– то горел подожженный москвичами тверской посад. Когда временами налетавший ветер на мгновение рассеивал дым, но ту сторону пожарища, всюду, куда ни глянь, виднелись неприятельские станы, раскинувшиеся вокруг города.

Спереди, между крепостной стеной и берегом Волги, где построек было сравнительно мало, пожар уже кончился; лишь чуть правее, у речных причалов, догорало несколько больших стругов. Огромные лошадиные и птичьи головы, завершающие их высоко поднятые носы, будто искаженные болью и яростью, иногда показывались из облаков зеленоватого дыма. С этой стороны, на расстоянии, чуть превышающем дальность полета стрелы, кипела работа: пользуясь сложенным на берегу лесом и другими материалами, которые воины носили сюда со всех сторон, тут мастерили тараны, сколачивали туры, лестницы и передвижные щиты – заборала. Чуть поодаль наводили наплавной мост через Волгу, которая в этом месте была не шире восьмидесяти сажен.

*Гнза – торговый союз вольных германских городов, интенсивно торговавший с западными областями Руси, в особенности с Новгородом и Псковом

**Струги – большие гребные суда. Тогда их делали с высоко поднятой кормой н носом, причем последний завершался обычно бушпритом из головы какого-нибудь животного или птицы.

На том берегу Воши тоже было немало строений, но их осаждающие не жгли: там разместился их главный лагерь. Со стены был хорошо виден поставленный на пригорке и окруженный шатрами других князей большой белый шатер великого князя Дмитрия. Возле него, на высоком древке развевался желтый стяг с изображением святого Георгия Победоносца.

Правее, у моста через речку Тьмаку, будто вылизывая небо языками оранжевого пламени, факелом пылала стоявшая здесь сторожевая башня. Она была хорошо укреплена, и засевшая в пей полусотня тверичей успешно отбивала все приступы, покуда озлобленные столь упорным сопротивлением москвичи не подожгли ее, обложив предварительно сухой соломой. Черные фигурки защитников метались теперь по единственной стене, еще не охваченной пламенем, как муравьи, выползали из бойниц и прыгали вниз.

Самого кремля штурмовать еще не пробовали,– мешал полыхавший вокруг огонь. Но к Волжским воротам, вокруг которых уже все выгорело,– под прикрытием нескольких сот лучников теперь начали подводить законченные туры и таран. Однако князя Михаилу больше беспокоило сейчас другое: с западной стороны пламя бушевало у самых стен, от жара их глиняная обмазка местами растрескалась и начинала опадать,– того и гляди загорятся городницы!

– А ну, Гаврила Юрьевич,– обратился князь к стоявшему рядом боярину Бороздину,– пойди-ка туда да пригляди… Вели поднять на стену, какие вблизи сыщутся, чаны и кадки да подавать наверх воду, чтобы, чуть где займется, тотчас и залить. На тебя полагаю.

Бороздин, поклонившись, ушел, а князь и остальные снова обратили взоры в сторону Волжских ворот. К ним по-черепашьи медленно, но неуклонно приближался огромный таран, подталкиваемый сотней воинов, скрытых под передвижным дубовым навесом, а по бокам двигались две туры, верхушки которых достигали уровня городских стен. Пока остановить их было невозможно, ибо катившие их люди были надежно защищены от стрел. Оставалось ждать, когда расстояние позволит проломить навес, прикрывающий таран, заготовленными наверху тяжелыми камнями, а туры попытаться опрокинуть, упираясь в их верхушки длинными шестами. На стене, под личным наблюдением самого тысяцкого, боярина Тараса Шетнева, ужо готовились к действиям: к тянувшемуся вдоль внешнего края деревянному заборалу подкатывали каменные валуны и бревна; четыре десятка дюжих молодцов стояли наготове с крепкими пятисаженными шестами,– по четыре человека на шест; у бойниц заняли места воины в кольчугах и шлемах, вооруженные кто луками, а кто черпаками на длинных рукоятках, чтобы поливать осаждающих горячей смолой, которая тут же, на стене, кипела в нескольких железных котлах.