Михаил Каратеев: Возвращение

– А боярина Снежина ты помнишь, с которым на сохатого когда-то ходил?

– Мать честная! Да неужто это ты, Иван Васильевич^! – вскричал Софонов, сбегая с крыльца и сжимая Карач-мурзу в объятиях.

Час спустя они сидели в трапезной за столом в кругу семьи Павла Михайловича, и Карач-мурза уже успел поведать о том, почему он очутился в этих краях.

– Ну вот и ладно, – промолвил Софонов, – будем, значит, почти соседями. Я тот край добро знаю. Ты бери землю по Неручи, там будет получше: место ровное, не столько болот и оврагов, да и смерды кое-какие есть, а на Рыбнице пусто. Да коли будет надобна тебе какая помога, только скажи! Ведь мы знаем, какой ты боярин Снежин, – покойница мать нам открыла твою тайну, взявши с нас клятву, что из семьи нашей сказанное ею не выйдет. Клятву свою мы блюдем, однако теперь зачем тебе таиться? Князь наш ноне ничто, он Витовта боится, как черт креста, и коли ты с Витовтом хорош, так он еще и тебя бояться будет. А ежели тут одному-другому сказать, что ты сын князя покойного, всеми любимого Василея Пантелеевича, каждый почтет за великую радость тебе в чем ни есть пособить!

– Спасибо на добром слове, Павел Михайлович, но помощь мне едва ли снадобится: я приведу с собой много людей из Орды. Что же до истинного имени моего, – особо таить его и вправду нет надобности, но все же по первому времени, доколе тут не обживусь, лучше бы его не знали. Так мне и князь Витовт советовал.

– За нас будь спокоен, Иван Васильевич, отсюда оно не выйдет. Ну, а семья твоя и люди когда подъедут?

– А вот, как получу надел, сразу же и пошлю к ним гонца, чтобы выезжали, – к осени будут здесь. Но ты мне теперь о своих расскажи. Родители твои давно ли преставились?

– Матушка померла тому уже годов двадцать, а отец всего семь лет назад, доживши до девяноста шести. Брат мой, Григорий, скончал свои дни много раньше, – убило его в лесу молоньей. Сестра Елена, – ты ее не знал, это старшая из нас всех, – тоже давно ушла. И ныне остались в живых только я да Ирина.

– А она где? – спросил Карач-мурза. – И кто ее муж?

– Нет, замуж она больше не вышла. Жила здесь дома, но еще до смерти матери приняла постриг и ныне в Ельце, игуменьей тамошнего Богородицкого монастыря. Ты к ней съезди, то будет для нее большая радость, она тебя часто вспоминала.

– Беспременно съезжу, – не сразу ответил Карач-мурза, – вот только поуправлюсь с делами. Ну, про Алтухова, Семена Никитича тебя не спрашиваю, вестимо, его давно уже нет. А не слыхал ли ты чего про сына боярского Клинкова, что служил у Брянского князя, а смолоду был дружинником моего отца и звался тогда Лаврушкой?

– Как же, знавал я его. Он, уже будучи воеводой, убит на Куликовом поле, в битве с Мамаем. Пал со славою, спасая самого великого князя Дмитрея Ивановича, и по его воле погребен в Москве, вкупе с другими набольшими воеводами.

– Хорошая смерть, – промолвил Карач-мурза. – Да, много уже ушло из жизни достойных людей, да блаженствуют они вечно в садах Алла… Божьих. Ну, а ты как живешь и доволен ли своей судьбой?

– Как тебе сказать? Семья у меня дружная, живем ладно, в достатке, а в душе покоя нет, как прежде бывало, – все будто ждешь, что тебя кто-то сзади кистенем по башке ударит. Правят нами чужаки-иноверцы и правят, вестимо, так, чтобы своим, католикам, было получше, а нам похуже. Жили мы раньше по старине, и свое право каждый знал твердо, а ныне того нет, и николи не знаешь, что для тебя завтра придумают. Вот, к примеру, шлет король Владислав в наши земли указ: все старые грамоты на владение вотчинами с такого вот дня полной силы уже не имеют и, коли хочешь укрепить свое право навечно, должен получить новую грамоту, с печатью и с подписом самого короля. И дале сказано: король эти грамоты будет давать лишь тем, кто перейдет в католическую веру, а кто не схочет, тому грамота остается прежняя. Тебя с места не гонят, но вотчина уже, будто, не совсем твоя, – коли не угодишь, могут и отнять. Да и продать ее без дозволения короля, либо его наместников, ты не можешь, а если такое дозволение тебе дадут, с продажи большая доля идет в королевскую казну. И другой указ: коли ты православный, дочку свою, либо сродственницу не можешь выдать замуж без согласия властей, а католику можно. Ну где же такое видано? Того и жди, теперь объявят, что если ты православный, должен на коне ездить задом наперед, либо просить дозволения попариться и бане! Я еще пожду малость и, коли так дальше пойдет, всех четверых сынов отправлю в Москву, на службу к великому князю Василею Дмитриевичу, туда уже многие отсель поуезжали. А вотчина по смерти моей пусть идет королю под хвост!