Валерий Полуйко - Государь всея Руси

Это была ещё и уловка, хитрость, не больно, правда, тонкая, но точно рассчитанная. Филипп просил у Ивана помощи, защиты от «мурманов», просил устроить острог и заставы по Кеми, а допрежь всего укрепить сам монастырь, возвести стены вокруг него, прислать стрельцов, пушек... Чтоб Иван охотней откликнулся на эти просьбы, его нужно было чем-то пронять, уязвить, и уязвить в очень чувствительное место. У царей такое место — их государская честь, главным залогом которой является непорушность, неприкосновенность их вотчины, поэтому Филипп знал, куда целить. Но он плохо знал самого Ивана. Когда бояре в думе, обсудив это дело, порешили оставить всё на усмотрение государя, Иван не разбросился своей волен, не поторопился, пусть даже для вида, тотчас встать за свою государскую честь, которую своевольные «мурманы» так дерзко порушили, захватив часть его вотчины. Хотя упоминание Филиппа о семидесяти годах задело его.

— То мне Филипп в досаду написал, — говорил он Висковатому, разбирая с ним это дело. — Дабы ткнуть меня носом! Семьдесят лет откуда-то исчислил?! Я посмотрел в старые разрядцы: те семь рек дед мой завоевал, в третьем году [243], коли посылывал туда воевод своих — князя Ляпуна да Петра Ушатого. А оттоле и всего-то ещё не наберётся семьдесят, да и не с первого же дня посели мурманы там... Сам пишет: исстари сидели по тем рекам русские люди. А исстари — то от дедовских времён. Запутался не то облукавился чернец. Мнил небось, что мы, не перекрестив чела, напоходимся тех неподобных мурманов выдворять?.. Будто у нас иных дел нету, поважней и посполошней. Негоже дозволять чернцам тыкать государя носом, да Филиппу я прощаю... О крае печётся чернец. То гораздо! За такое и лукавство можно оставить, и дерзость.

— Буде, государь, коль мы тех земель доглядеть не можем, уступить их Ирику, дабы задобрить его да мир и союз с ним крепкой учинить? — рассудил решительно Висковатый, на котором лежала нелёгкая обязанность поиска путей к миру и союзу со шведским королём.

— Горазд чужое раздавать! Жигимонту — Смоленск, Ирику — Поморье! Буде, присоветуешь ещё хану Деторохань пожаловать, дабы «мир с ним крепкой учинить?»

— Ты же сам говорил: что за забота, сколь мы Ирику нынче уступим? Союз с ним сулит тебе больше.

— Говорил, покуда думал так же неискусно, как ты. А нынче так уж не думаю. Уступками крепкого мира и союза не учинить!

— Смотря как и что уступать. Надобно быть киличейски искусным, государь, рекше дипломатом, как нарицают сию искусность латыняне.

— Дипломатом будешь ты, а я буду государем. И поберегу свою вотчину, каждую её пядь! Монах, худый монах печётся о моей вотчине, а я, государь, дедич и отчич [244]её, стану небречь о ней, иным государям уступать! Здраво ли сие, разумно ли?!

— Неразумно — по разумению монаха либо по моему худому разумению. Но я обращаюсь к твоему, государскому разумению. Коль ты приискиваешь союза с Ириком, коль тебе он потребен вельми, так почто бы его не прельстить — взять да и уступить... то, что и так уже, почитай, не держишь в своих руках?

— Ты моих рук не досматривай, что я держу, а чего не держу в них! То допрежь всего! Негоже тебе, простому дьяку, о том суждение иметь! А на всё остальное моё государское разумение таково: Ирик не глупей нас с тобой и в земле его також водятся разумные люди. Разгадав нашу не больно искусную хитрость, они могут ответить своей, и такой, что нам и во сне не приснится. Не хитростями и лукавством хочу я привлечь Ирика... Мне потребен надёжный и крепкий союз, а лукавством такого союза не достичь. Надобно нам измысливать иные способы... А что, мнишь, та земля нам без проку, как беспризорный пустырь за двором, так то нынче без проку. А завтра? Кто скажет, что будет завтра и как нам послужит в грядущие дни та земля? Ты ведаешь? Не ведаешь. И я не ведаю. Потому не токмо не уступлю, но, коли станет нужда, сумею и отстоять её. А покуда нужды такой нет в те земли войной идти. Нам тут дорога каждая сотня воинских людей, и в Поморье не могу я послать ни единого стрельца. Но оборонять Поморье надобно!

«Надобно!» Это было сказано не только Висковатому. Это было сказано всем. Ни единого стрельца не даст, а оборонять — надобно! Бояре, знавшие это, потому и порешили оставить всё на его волю. Отбоярились! А злоязычие тут как тут: мол, добудет Ливонию или нет, а Поморье, того и гляди, утеряет. Поползли шепотки и похуже: мол, не оставляет царь мысли заполучить королевну Катерину, сестру Жигимонтову, что сейчас за Яганом, мол, положил Ирик опалу на Ягана, держит его в застенке, а Катерину, отняв у него, хочет выдать на Москву, и за то, мол, сулит ему царь всё Поморье отдать.