Леонид Ефанов - Покорение Крыма

Панин вышел из спальни, стремительно прошагал в кабинет, сбросил на пол лежавшие на столе бумаги, развернул большую карту России и, щурясь, пришёптывая, долго разглядывал южные границы империи, на которых теперь придётся повоевать...

Утром к нему явился курьер из Военной коллегии, доставивший бумаги о состоянии Второй армии.

Навалившись грудью на стол, Пётр Иванович придирчиво изучил списки генералов и офицеров, артиллерийские, амуничные, провиантские и прочие ведомости. По бумагам выходило, что полки хорошо укомплектованы и довольствие разное имеют в достатке. Но репортиции, присланные Чернышёвым, были двухмесячной давности и вряд ли отражали нынешнее состояние армии.

Панин вызвал писаря и продиктовал ордер Долгорукову, потребовав от князя сообщить численность полков и их расположение, в каких местах и с какими припасами учреждены магазины, где стоят госпитали и какими средствами располагает армейская казна. Армии же он приказал следовать от Святой Елизаветы к реке Синюхе и там дожидаться его приезда.

Письмо было вручено нарочному офицеру — прапорщику Тобольского полка Никите Осипову.

— Поедешь к князю Долгорукову, — строго сказал Панин. — Отдашь в руки! И поторопи, чтоб не медлил с ответом... Ждать тебя здесь не буду — навстречу мне поедешь. Ступай!..

Спустя три дня, вслед за Осиповым, из Петербурга выехал штаб командующего. Опасаясь, что на почтовых станциях не хватит свежих лошадей, Панин разделил шестьдесят пять штабных упряжек на две части, отправив их с суточным интервалом. А затем занялся составлением своего обоза.

Кроме 10 тысяч рублей «на подъём», ему за счёт казны были выделены одна карета, две коляски и шесть роспусков. Собственный багаж Петра Ивановича был не особенно велик, но Мария Родионовна собиралась так, словно хотела поразить провинциальных модниц обилием и богатством нарядов.

— Не на бал едем, сударыня, — сдержанно попрекнул её граф, глядя, как слуги грузят на роспуски большие сундуки. — На войну поспешаем.

Но оставил всё, что было приготовлено.

Обоз покинул Петербург 23 августа. Панины выехали на следующий день. Меняя на каждой станции уставших лошадей, проезжая за сутки до 130 вёрст, они 1 сентября прибыли в Москву.

Сюда же, в Первопрестольную, примчался с рапортом Долгорукова прапорщик Осипов. Князь доложил командующему, что расположил армию между реками Синюхой и Бугом, а главную квартиру поставил в деревне Добрянке.

Отдохнув в Москве несколько дней, Панины продолжили свой путь в Малороссию.

Почти две недели карета катила по скверным и унылым просёлкам. Ставшее серым и низким небо дохнуло осенней прохладой, засочилось моросящими дождями. Над скошенными побуревшими полями по утрам раскачивались зыбкие туманы, жёлто-красные леса сыпали опадающей листвой. В почерневших деревнях вязко тянуло навозом, хрипели на покосившихся плетнях петухи, вместо дороги — от избы до избы — синеватая грязь.

Утомлённая длинными перегонами, ночлегами в чужих домах, без привычных удобств, Мария Родионовна поскучнела лицом, захандрила, всё чаще прижимала кружевной платочек к слезливым глазам. Ещё в Москве она почувствовала, что понесла от Петра Ивановича своего первенца, и теперь опасалась, что её растрясёт на ухабистых дорогах.

Панин тоже встревожился за судьбу будущего наследника — приказал ехать медленнее, осторожнее. И, участливо поглядывая на жену, успокаивал:

— Ничего, Маша, осталось недолго... Потерпи...

17 сентября в трёх вёрстах от Добрянки командующего встретил дежурный генерал-майор граф Христиан фон Витгенштейн с группой штаб-офицеров.

— Коня! — коротко и хмуро бросил Панин, открыв дверцу.

К карете подвели статного темно-гнедого с подпалинами жеребца.

Пётр Иванович лихо, прямо с каретной ступеньки, уселся в седло, дёрнул поводья.

Последние вёрсты ехали не спеша. Панин почти всю дорогу молчал. Офицеры тихо переговаривались, обсуждая не то командующего, не то его жену, белевшую в каретном оконце любопытствующим лицом.

Вскоре показалась деревня, у которой в две линии выстроились пехотные и кавалерийские полки.

Сутуловатый Панин выпятил грудь колесом, ткнул каблуками упругие караковые бока жеребца, перешёл на рысь. Витгенштейн и офицеры скакали позади, ловко уклоняясь от летевших в них комьев грязи, срывавшихся с копыт коня командующего.

Навстречу Панину выехал Долгоруков, отрапортовал зычным, густым голосом... Ухнули, салютуя, пушки, пустив над полем пепельные плотные дымы... Дружно закричали солдаты.