Леонид Ефанов - Покорение Крыма

Однако радость его была недолгой. Разбитые татары соединились с конницей великого везира, стоявшего у Рябой Могилы, и спустя три дня — 25 июля — многотысячное войско грозно надвинулось на Первую армию.

Когда посланные на разведывание казаки донесли Голицыну о числе неприятеля, он упал духом и велел немедленно собрать генералов на военный совет.

— Устоять противу такого войска мои полки не смогут, — сказал он блёклым голосом, стараясь не смотреть в глаза генералов — И чтобы сохранить армию, я приказываю снять осаду и отойти за Днестр...

Повторного бесславного отступления князю в Петербурге не простили! На собравшемся 13 августа Совете все без исключения — даже Чернышёв — поносили Голицына за трусость.

— В рассуждении моём, — говорил Никита Иванович Панин с неподдельным волнением, — когда неприятель видит свои земли избавленными от пребывания войск вашего величества, имеет свободные руки и не потерпевшие ещё урона собранные силы, то следует ожидать, что теперь он устремит свои действия против наших собственных границ... И получается, что, решив на Совете вести войну наступательную — и начав оную! — мы станем защищаться.

Екатерина сама понимала, что огромная турецкая армия на месте стоять не будет. Но она чувствовала свою личную вину за то, что, вняв протекции Чернышёва, ошиблась в назначении командующего. Поэтому, высказав резкое неудовольствие метаниями Голицына, предложила заменить его на более решительного генерала.

Оживлённый обмен мнениями враз притих: предложение императрицы явилось для всех неожиданным.

Екатерина первой нарушила тишину.

— Есть ли у нас генералы, способные не дать поблекнуть славе моего оружия, или нет? — с досадой спросила она Чернышёва.

Захар Григорьевич мог назвать несколько имён, но не знал, какое нужно назвать.

А Екатерина снова спросила:

— Не кажется ли вам, граф, что весьма разумные доселе действия Румянцева могут поспособствовать изменению постыдных ретирад?.. Не следует ли ему поручить предводительство Первой армией?

Чернышёв отозвался сразу — уверенно и громко:

— Граф Пётр Александрович хорошо известен своей отвагой и умением, кои он с доблестью проявил в минувшую войну с Пруссией. Я как раз собирался предложить вашему величеству и Совету сего именитого генерала.

Екатерина быстро оглядела собравшихся.

Все, соглашаясь, одобрительно кивали напудренными париками.

— Граф прекрасный воин, прекрасный!

— Конечно, господа, Румянцев!.. Вспомните, как он пруссаков бивал!

— Да-да, граф сможет добиться виктории!

Только Пётр Панин, опять обойдённый вниманием, смолчал, с преувеличенной заботливостью поправляя шёлковый галстук, тугой петлёй обтягивавший жилистую шею.

— Тогда я сегодня же подпишу рескрипт, — сказала Екатерина властно. — А вы, Захар Григорьевич, издайте указ по своей коллегии.

Чернышёв покорно кивнул и тут же спросил:

— А кому отдадим Вторую армию?

Все, кроме Паниных, посмотрели на Екатерину. А Никита Иванович, разглядывая полированные ногти, как бы между прочим бросил вполголоса подсказку:

— У нас в Совете один только вольный генерал остался — Пётр Иванович.

— Но у Румянцева в армии есть князь Долгоруков, — недоумённо возразил Панину Вяземский. — Пристойно ли будет присылать другого генерал-аншефа, когда там собственный имеется?

— Князь Василий Михайлович — боевой генерал, — поспешно сказал Чернышёв, — и вполне сможет заменить графа Румянцева...

Чернышёв и Панины взаимно ненавидели друг друга. И даже недавняя женитьба Петра Ивановича на Марии Вейдель — родной сестре жены Захара Григорьевича — никак не сблизила заклятых недругов.

...Решать должна была Екатерина. Однако она — не говоря ни «да» ни «нет» — спросила вдруг Панина:

— А вы что скажете, граф?

Все полагали, что Панин, как приличествует в подобных случаях, ответит что-нибудь определённое, вручая свою судьбу в милостивые руки государыни. Но прямой, злой Пётр Иванович не стал кривить душой — громко, может быть даже резко, сказал, поднявшись с кресла и склонив голову:

— Я тоже смогу заменить Румянцева, ваше величество!

Все замерли. Стало слышно, как нудно жужжит у канделябра одинокая муха. Из-под белого парика Панина беспокойно выползла капелька пота и, оставляя блестящий след, тягуче потекла по виску.

Екатерина долгим, немигающим взглядом посмотрела на графа, затем коротко изрекла:

— Быть по сему.