Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

Пока весь табор галдел, ругался, нервно смеялся и просто отдыхал, юркий, как полевая мышь, отрок лет десяти ускользнул от своего «хозяина» и скрылся в кустах у подножия известковой скалы. Звенислава заметила это боковым зрением и вся сжалась, ведь кинется «хозяин» товара, вот сейчас доругается с другим и увидит, что парнишки нет. Но увидели уже тогда, когда отрок карабкался по крутой скале вверх, намереваясь схорониться среди камней. Раздались громкие вопли грабителей. На коне не достать, конь не человек, в такую гору не пойдёт. Низкорослый, как и большая часть хазар, воин с выпученными от возмущения и злобы глазами – ведь уходит его, а не чья-то добыча – бросился за беглецом, но после первых же попыток влезть на крутую известняковую стену понял, что не догонит этого лёгкого и цепкого, как муравей, отрока. Тогда из пристёгнутого к седлу налуча он выхватил лук и послал несколько стрел. Одна, другая стрела, цокнув острыми железными клювами о камень рядом с мальцом, вызвали крики поддержки среди остальных хазар, которые, видимо по заведённому обычаю, не стреляли в чужую дичь. Третья стрела всё-таки угодила беглецу под правую лопатку, он воздел руку, как будто хотел достать вонзившийся снаряд, и… сорвался вниз по камням и уступам. Не то стон, не то вой вырвался из глоток полонённых жён и детей, а юноши и мужи только крепче сжали зубы. Малорослый неудачник, по приказанию старшего, притащил окровавленного отрока с торчащим из-под лопатки обломком стрелы и швырнул к ногам его коня.

– Смотри все, смотри сюта, всем путет так, кто пешать, всем! – заорал старший на ломаном словенском, а его воины били плетьми тех, кто уклонялся. Главный хазарин подождал, когда все, не отворачиваясь и не зажмуриваясь, станут глядеть на вздрагивающее в последних конвульсиях тело, и только тогда взмахнул своим лёгким, чуть изогнутым мечом. Голова пленника скатилась в небольшую ямку, из которой росла какая-то колючая трава. Больше никто бежать не пытался.

В Кафе, куда пригнали свою добычу хазары, всех заставили войти в воду и омыться, приказав раздеться догола. С тех, кто мешкал, особенно с девушек, не хотевших разоблачаться из природной стыдливости, хазары со смехом срывали одежду, вспарывая завязки концами клинков. Несколько купцов-жидовинов, один из которых был старым и припадал на ногу, вели долгий и горячий спор с хазарами, а иногда и меж собой, выторговывая каждого невольника как можно дешевле.

Звенислава едва не лишилась чувств от омерзения и ощущения собственной беспомощности, когда хромой купец, подойдя к ней, деловито помял её девичьи перси заскорузлыми пальцами с искривлёнными грязными ногтями, а потом похлопал по ягодицам, которые тут же покрылись гусиной кожей.

Второй раз она была на шаг от того, чтобы вцепиться в глотку обидчику и умереть от его ножа или меча. В первый раз это случилось на вечернем привале, когда взявший её в полон ещё довольно молодой хазарин, глотая слюну, принялся ощупывать и гладить её тело, запуская руки под одежду. Никто и никогда не делал с ней этого, и в предощущении самого ужасного, что должно было произойти, ненависть, страх и отвращение ударили в голову, пред очами потемнело. Она с радостью выхватила бы костяную рукоять ножа на поясе вражеского воина и после удара в горло хазарина вонзила бы клинок в себя… Но руки были туго связаны волосяной верёвкой. И тогда Звенислава решила вцепиться в его шею зубами. В этот момент послышался резкий женский возглас, и к ним подошла пожилая хазарка. Она за что-то ругала молодого, оживлённо махая руками. В её возбуждённой речи несколько раз повторялось «силик кыз». Молодой воин высвободил руку из-под одежды пленницы и, криво усмехнувшись, пробормотал что-то по-своему и отошёл. Пожилая хазарка, насколько поняла Звенислава, мать воина, присела подле, внимательно оглядела и ощупала её.

– Силик кыз? – спросила она. И, видя, что пленница не понимает, объяснила на ломаном славянском: – Эйр, муж, знать? – И для пущей убедительности жестом изобразила то, о чём говорила: палец, входящий в кольцо.

Звенислава отрицательно покачала головой.

– Яхшы, – довольно кивнула женщина и, принеся что-то в пиале, напоила пленницу.

И сейчас старик купец опять оглядывал её и ощупывал, как лошадь или корову. Наконец старый согласно кивнул и подал знак отвести девицу к четырём молодым пленницам, которые уже стояли отдельно под присмотром двух крепких угрюмых охранников. Едва она успела одеться, как к ней подбежал младший брат Грозы, глядя затравленным волчонком и сжавшись в комок, стал подле Звениславы, вцепившись в её руку, и охраннику пришлось оттаскивать его силой.