Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

– Убили нашего Хорсовита, – горестно промолвил Вергун, увидев, как прикипел Гроза взглядом к телу волхва. – Мог отсидеться в пещерах, да не стал. Тропу, по которой хазарский отряд сюда прошёл, в самом узком месте камнями завалил. А как стали хазары тот завал на обратном пути обходить по склону, принялся камни на них сверху скатывать. Стрелой его вороги достали, так и погиб наш волхв в сражении, как воин. Кабы не Хорсовит, успели бы скрыться, окаянные.

Молодой пастух поднял на наставника будто высохшие до дна глаза.

– Отчего так? Мы ведь просто живём, никому зла не делаем, а они приходят нас убивать и грабить, отчего? – негромко, но с великой горечью молвил разбитыми при падении устами Гроза.

– Мы отбили их и прогнали, жаль только, не всех настигли и не всех взятых в полон вернули, – ответил Вергун, слезая с коня и садясь рядом с пастухом на широкий, как стол, камень.

– Завтра они могут прийти снова, не завтра, так через седмицу или следующим летом…

– Придут, значит, опять будем давать отпор, – мрачно ответил наставник, глядя на потухшего и только чуть бессильно всхлипывающего Радимку. Потом он ещё раз-другой кинул странный взгляд на Грозу и наконец, собравшись с духом, негромко повторил: – Не всех, брат Гроза, мы смогли настичь и потому не всех полонённых отбили… – Он запнулся. – Звениславу… тоже, того… не смогли…

От неведомой и безжалостной боли перехватило дыхание, голос Вергуна стал отдаляться и пропал совсем. Очнулся юноша оттого, что кто-то хлопал его по щекам. Обведя взором окруживших его людей и Вергуна с Радимкой на руках, Гроза не сразу вспомнил, где он и что с ним. Потом, когда дали воды и чуток полегчало, он поднялся и шатающейся походкой пошёл к родному дому. Туман перед глазами развеялся, но внутри осталось какое-то оцепенение, которое не ушло и тогда, когда увидел живыми и здравыми мать и отца, узнал, что лишился брата и только две из младших сестрёнок уцелели и стояли подле родителей, прижавшись к ним так крепко, словно боялись, что те сейчас куда-то исчезнут. Он кивал, даже что-то отвечал на возгласы матери, горестные от потери и радостные оттого, что он, Гроза, жив. Он понимал, что его обнимают, но не чувствовал этого.

Потом была горькая тризна по умершим и слёзы по тем, кого увели в полон. Но у Грозы уже не было слёз. С потерей близких и похищением той, которой он только любовался издали, о которой грезил в счастливых мыслях, что-то серое и тяжкое навалилось на плечи, как мешок с могильной землёй, вползло в душу холодным скользким гадом. Не ведал он, как это серое и тяжкое зовётся и почто оно непрестанно мучит человека лютой тоской и безнадёгой.

Однако надо было продолжать жить и трудиться. Люди помогали друг другу, как могли. Осиротевшего Радимку семья Грозы взяла к себе, и он стал отроку названым братом, а родителям ещё одним сыном вместо уведённого в полон.

А вскоре, где-то через две седмицы, опять залаяли собаки и взметнулись в небо сигнальные дымы. Все тут же бросили свои дела и схватились за оружие. Несколько отчаянных отроков вмиг взлетели в сёдла и, как вспугнутые хищником птахи, разлетелись в разные стороны, чтобы изведать, откуда и каким числом идёт ворог, а дети и жёны, прихватив самое необходимое, узкими тропками устремились к тайным схронам.

Но двое отроков вернулись и известили, что на подходе к селению греческий воинский отряд остановился подле озера.

– А с воинством тот самый Иллар, что про бога ихнего нам рассказывал! – громко выпалил один из юных дозорных.

– Только от хазар отбились, а тут на тебе, греки… – горестно молвил кто-то из селян.

– Так то ж философ, он нас заметил и кричит, чтоб мы приблизились и не опасались, – торопливо добавил второй отрок. – Я подъехал, а он речёт, мол, не бойтесь, мы с миром пришли, вот.

– Хм, а коли с миром, то зачем воинов привёл? – озадаченно почесал затылок старейшина Щука. – И что, стоят греки, к селению не идут?

– Так, стоят на месте, коней поят.

– Коль так, пойдём к ним, всё разузнаем, – решил старейшина.

Вскоре посыльные вернулись, ведя за собой философа, его двоих помощников и десятка два греческих воинов, которые были одеты в короткие греческие рубахи без рукавов, кожаные лорики и штаны до колен. На перевязи, надетой через плечо, в ножнах покоились римские мечи. Обуты в башмаки или сандалии. В левой руке они несли небольшие круглые щиты, а в правой держали свои шлемы с гребнями из конских волос. Следом поднимались два воза, один из которых вез большой, окованный медью сундук, а другой – воинское снаряжение.