Михаил Задорнов - Руны Вещего Олега

Печенеги, как вам известно, делятся на восемь племён. По десному берегу Непры нашей, которую они называют Варух, живут четыре племени: Язы Копон – Вожак Язы, которые теперь кочуют аж до Болгарии Дунайской; Кабукшин Йула – Предводители Цвета Древесной Коры, которые обитают у границы с вытесненными ими уграми; а ещё Явды Эрдым – Прославленные Подвигами; и Кара Беи – Черные Князья, что доходят до Карпат. На левом же берегу обитают Куэрчи Чур – Небесные Вожди; Суру Кулпей – Серые Кулпеи; Боро Толмат – Неясно Говорящие; и Була Чопон – Пастухи Оленей, из которых как раз и наш Джамал-хан будет. В каждом из восьми племён пять родов, или колен, всего получается сорок.

– Как шкурок в бочонке, – отметил Скоморох, вспомнив о купеческих «сорочках», бочонках с сорока шкурками в каждом.

– Так вот из этого «сорочка» кое-кто с нами воюет, пока ответа крепкого не получит, кто-то в стороне держится, ожидая случая удобного, а кое-кто, как те же Пастухи Оленей, в дружбе с нами. Вам нужно расстараться так, повторяю, чтобы как можно больше печенежских родов не только на наши кордоны не нападали, а и, наоборот, хазар пощипывали в разное время и с разных сторон, чтоб те не ведали, откуда следующего набега ожидать.

– Те, которые возле Пастухов, – Серые Кулпеи и Неясно Говорящие, как раз, думаю, могут нам в сём деле подсобить. Коли им что обещано будет, – согласился Скоморох.

– Я, княже, мыслю, – подал голос Мишата, – что сим кочевникам всё равно, на наши грады набеги свершать или на хазарские, но если они будут знать, что кроме добычи от набега им ещё и плата причитается, то с охотой на Хазарию наскоки совершать станут.

– Не беспокойся, княже, пробудем у печенегов сколько надо! – горячо заверил Ерофей.

– Надо и к хазарам, хотя бы к Переволоку сходить, мало ли какие хитрые планы их бек с окружением задумал, расчёт – одно, а проверка обязана быть, – молвил обстоятельный Мишата.

Князь одобрительно кивнул:

– Верно, братья. В сём непростом деле только на вас вся надежда. Подарки для ханов сами в оружейной княжеской выберите, и из казны серебра да злата велю вам выдать.

Пока немного, а как с царьградской данью вернёмся, тогда сполна рассчитаемся. Пусть Перун и Велес с вами в деле вашем важном будут рядом, один силой воинской, другой мудростью да волшбой! – напутствовал князь Ольг.

Изведыватели возвращались в Киев после того, как «погостили» у хазар возле Переволока. Должны были обосноваться там до весны, да случилось так, что пришлось уносить ноги раньше. Из-за срочности бегства лошадей добыть удалось так себе, но зато по две на каждого, чтоб не сбавлять хода по такому глубокому этой зимой снегу. Иногда, когда попадали в низину, лошади и вовсе по брюхо проваливались в сугробы. Ерофей-старший, который почти месяц выдавал себя за хазарина, ещё по привычке в таких случаях ругался по-хазарски. Его сын тоже подзадоривал усталых коней на языке степняков. Только Скоморох, которому в сей вылазке во вражеские грады досталась участь глуховатого славянского работника, слегка «съехавшего» разумом и потому всё время бестолково болтавшего на жуткой смеси хазарско-русско-греческого и иных языков, вечно безумно улыбающегося и вечно испуганного, теперь почти совсем не смеялся. В ответ на замечание Ерофеича по этому поводу Скоморох обронил:

– Я так, брат, накривлялся за этот месяц, что аж тошнит, наверное, до лета в молчуны запишусь.

От этих слов оба его уставших сотоварища заулыбались, а Ерофеич рассмеялся:

– Это вряд ли, дядька Скоморох, если и дотерпишь, то только до ворот Киева.

– Нет, как до берестянских огнищан доедем, как выпьет дядька Скоморох парного молочка, которое он очень любит, да с медком, да с ржаной краюхой, так и пойдёт говорить как прежде! – молвил Ерофей-старший, с трудом выбираясь из низины на своём гнедом хазарском коньке. Полы его длинной добротной шубы стелились по нетронутому снегу. – Вот сейчас лесок обойдём одесную, и там уже погреемся у наших старых знакомцев. Скоро стемнеет, до Киева всё равно засветло не успеем, – закончил он в предвкушении тёплого и безопасного ночлега.

Скоморох, одолев подъём, намеренно свалился с коня спиной прямо в глубокий снег, блаженно раскинув руки.

– А я вот думаю… – потягиваясь в седле, начал Ерофеич.

– Тихо! – вдруг прервал его лежащий на снегу в своём рваном короткополом тулупчике изведыватель, бывший за старшего. Все замерли. – Кажись, голоса впереди, клинки к бою, про всяк случай, – прошептал он.