Сергей Алексеев - Небывалое бывает (Повести и рассказы)

— Наша вашим не уступит!

Состязаясь между собой, разинский челн обходили две лодки. Признал Степан Тимофеевич молодцев. И те опознали:

— Привет атаману!

И снова свое:

— Наша вашим не уступит! — Лишь весла крылом взлетели.

Посмотрел на парней Степан Тимофеевич, не сдержался и сам.

— А ну, не отстать! — бросил своим гребцам.

Рванули гребцы что есть силы. Присоединился атаманский челн к гонке. Пришли к берегу все разом. Лица у всех возбужденные. Азартом глаза горят.

— Молодцы! — бросил парням Степан Тимофеевич. А сам подумал: «Ради чего же гнались? Прыть-то, поди, из-за каши. Тьфу!»

И вот встреча теперь в Симбирске. Слева и справа от Разина море людей. Мелькают армяки и рубахи, свитки и казацкие шапки, сабли, пищали, вилы, пики, рогатины и топоры. Тысяча жмется к тысяче, сотня бежит за сотней. И все это колышется, все это движется, несокрушимо несется туда — к самой вершине Симбирской горы. И где-то уже оттуда, издалека, прорывают предрассветную темноту знакомые голоса:

— Наша вашим не уступит!

— Наша вашим не уступит!

Вместе со всеми парни идут на штурм.

— Удалой народ, удалой! Эка лихости сколько! — восторгается Разин. — Им что каша, что труд, что бой — лишь бы не быть в последних. Вот ведь натура русская!

При взятии Симбирска попал к разинцам огромный обоз. Были в нем и хлеб, и соль, и ядра для пушек, и порох. Была и всякая обозная рухлядь: подковы, уздечки, колесные спицы, деготь, веревки, гвозди. Были и… розги. Целых три воза. Ведал обозным хозяйством дворянин Ягужинский. Он и придумал розги.

— Для злодея везу, для злодея, — говорил Ягужинский. — Как побьем воровской народ, так и устроим великую сечу. Насмерть их, розгами. Для того и везу.

Отличался Ягужинский лютостью редкой. Вез он не только розги.

Были на обозных телегах и кнуты, и плети, и колоды с цепями, был и палаческий инструмент: топоры, пруты из железа, петли для виселиц, пыточные щипцы для раздирания тела. Находился при обозе и свой палач.

— Я человек запасливый, — говорил Ягужинский. И похихикивал: — Каждый третий пойдет на виселицу, каждый пятый сядет на кол. Ну, а розги, эти, конечно, всякому.

Однако получилось все вовсе не так, как мечталось о том Ягужинскому. Приехали розги с обозом в Симбирск. Тут и достались восставшим. Достались не только розги, но и сам Ягужинский.

— Розги? — переспросил Разин, когда донесли ему об обозном хозяйстве.

— Розги, батюшка атаман. Целых три воза. А есть еще и кнуты, и плети, и палаческий и пыточный инструмент.

— Ах ты! — вскипел Степан Тимофеевич. — Целых три воза. И плети, и розги! Кто лютость сию придумал?

— Дворянин Ягужинский, — сообщили Разину. — Дозволь, батюшка, его самого его же гостинцем попотчевать.

Усмехнулся Разин:

— Ну раз так… Раз он до этих вещей охочий, раз он розог, плетей любитель — быть по тому, всыпать ему для пробы.

Схватили разинцы Ягужинского, содрали в момент штаны и рубаху, разложили пластом на лавке. Разобрали с возов плети и розги, построились в длиннющий, длиннющий ряд. Без малого на целую версту растянулись.

Вечером Разину доложили:

— Кончился Ягужинский. Засекли, атаман. Не дышит.

— Как — не дышит?! — осерчал Разин.

— Не выдюжил, батюшка.

— Эх, меры людишки не знают, — вздохнул Степан Тимофеевич. — Лютость пошла на лютость.

Обиделись разиинцы:

— Не мы начинали!

— А нас бы помиловал?

— Да он же сам виноват. При его-то дворянской хлипкости и сотни розог, поди, хватило. Зачем же три воза брал?

Сдружились они в походах. Два казака, два разинца. Запорожский казак и казак донской. Иван Сорока и Фрол Телегин.

Вместе бились, вместе сражались. Под одной кошмой ночевали. В персидские земли ходили вместе. Астрахань штурмом брали. Голодая, делили краюху. Каплю воды на двоих делили. Вместе кубки хмельные пили.

На привалах вспоминали своих девчат. Сорока — свою Марийку, Телегин — свою Дуняшу. Вспоминали родные земли. Сорока — свое Запорожье, бурный широкий Днепр. Телегин — равнины вокруг Черкасска, тихий и плавный Дон.

Жили два казака, словно родные братья. И радость и горе у них пополам. Все тут на равные доли. И смерть им выпала — одна на двоих.

Не взяли разинцы при первом штурме симбирский кремль. Люто сражались стрельцы и дворяне. Знали: не будет им от восставших пощады. Били картечью. Ядра горохом из пушек сыпали. Лили сверху, со стен, смолу.

Отвел Разин бойцов на отдых.