Алексей Шишов - Последний стратег

— Бой - не митинг, где этот есаул из Лабинского полка может перекричать любого оратора.

— Вы лично этого Сорокина знаете?

— Нет. Но наслышан много. Его даже местные большевики из советов опасаются...

Станица Ново-Дмитриевская была взята без помощи кубанских добровольцев - отчаянной атакой Офицерского полка генерал-майора Маркова. Он не стал дожидаться начавшейся в пять часов утра переправы через речку Партизанского донского казачьего полка и подхода застрявших где-то в черноземной грязи батарей. Марков решил за всех сам:

— Ну, вот что, батальонные. Ждать нам некогда. Тут все подохнем на морозе в поле. Идём в станицу.

И Офицерский полк, развёрнутый в цепь, двинулся по пахоте, ещё подернутой ночным ледком, к Ново-Дмитриевской. С её окраины ударил огонь пулемётов и винтовок. Добровольцев выручило то, что немалая часть красного отряда, не ожидавшего столь внезапной и бесстрашной атаки, грелась в ту морозную ночь по домам...

Утром красные войска со стороны соседней станицы Григорьевской беспорядочно атаковали Ново-Дмитриевскую, но были отброшены. Алексеев, наблюдавший за боем в бинокль, только и сказал своему адъютанту:

— Алексей, ты только посмотри на этих сорокинцев. Запалу много, а нет ни одного толкового поручика.

— Извините, Михаил Васильевич, но офицеры у красных есть.

— Может, и есть. Особенно прапорщики из студентов-социалистов. Только им надо поучиться командовать ротами и полками. Это ведь наука...

После проигранного боя красные батареи со стороны Григорьевской стали обстреливать оставленную станицу. Так продолжалось все дни, пока белые оставались в Ново-Дмитриевской. Батареи добровольцев молчали: снаряды были на исходе.

Через день после боя в Ново-Дмитриевскую приехали представители Кубани на новое совещание по поводу соединения двух армий - Добровольческой и Кубанской. Хотя армиями они были только по названию.

Как оказалось, краевое правительство и законодательная рада «политической» ситуацией в своих войсках не владели. Перед ними в станицу прискакали два добровольца из отряда генерала Покровского: совсем молодые пехотный подпоручик и казачий хорунжий, но оба с Георгиевскими крестами. Попросились к командующему, но Корнилов в это время находился на передовой, в марковском полку. Прибывших в станичном правлении, где разместился армейский штаб, принял Алексеев.

— Разрешите представиться, ваше превосходительство. Подпоручик Лебединцев. Хорунжий Жуматий.

— По Георгиям вижу — фронтовики.

— Точно так. С Кавказского.

— За что получили кресты?

— За взятие Эрзерумской крепости генералом Юденичем.

— Славная была победа русского оружия. С чем приехали к командующему?

— Кубанский отряд прислал нас сказать, что мы готовы подчиниться только генералу Корнилову.

— Но вы же знаете позицию вашего краевого правительства?

— Знаем, ваше превосходительство. Если оно почему-либо на подчинение не пойдёт, то все мы перейдём к вам самовольно.

— А генерал-майор Покровский?

— Он будет с нами. Мы верим в него, а он в нас. Он же доброволец, а не мобилизованный...

На переговоры приехали войсковой атаман Филимонов, генерал-майор Покровский, глава краевого правительства Быч, председатель Кубанской рады Рябовол и его товарищ (то есть заместитель) Султан-Шахим-Гирей, происходивший из знатного черкесского рода. Более представительной делегации от несоветской Кубани быть просто не могло.

От Добровольческой армии переговоры вели трое: Корнилов, Алексеев и Деникин. Последний в своих мемуарах написал следующее:

«Начались томительные и нудные разговоры, в которых одна сторона вынуждена было доказывать элементарные основы военной организации, другая в противовес выдвигала такие аргументы, как «конституция суверенной Кубани», необходимость «автономной армии» как опоры правительства и т.д. Они не договаривали ещё одного своего мотива - страха перед личностью Корнилова: как бы вместе с кубанским отрядом он не поглотил и их призрачной власти, за которую они так цепко держались. Этот страх сквозил в каждом слове.

На нас после суровой, жестокой и простой обстановки похода и боя от этого совещания вновь повеяло чем-то старым, уже, казалось, похороненным, напоминавшим лето 1917 года, - с бесконечными дебатами революционной демократии, докончившей разложение армии. Зиму в Новочеркасске и Ростове - с разговорами донского правительства, дум и советов, подготовлявшими наступление на Дон красных войск Сиверса...».