Константин Коничев - Петр Первый на Севере

– Батюшка, они не кусаются. Нам бы таких в Преображенское…

– Не довезти. Подохнут. Баловство одно. – И пошел опять Петр с Бажениным вдвоем, разговаривая о делах – насчет новых заложенных кораблей.

В небольшой еловой рощице стояла своя, домовая, баженинская бревенчатая церковь, пятиглавая, с шатровой колоколенкой. На главах, крытых лемеховой дранкой, сияли при солнечном закате обитые жестью деревянные восьмиконечные кресты. Время подходило к вечерне, но подвыпивший поп не спешил к службе, да и у гостей баженинских не было молитвенного настроения. К тому же братья Баженины предупредили гостей, что после прогулки на свежем воздухе будет чем поужинать и опохмелиться перед отъездом.

– Давай, Осип, слазаем на колокольню, страсть люблю позвонить, благо сегодня духов день.

Опираясь на длинную трость, украшенную набалдашником из дорогого полупрозрачного камня, Петр крупными шагами пошел к колокольне. Царь, а за ним Баженин поднялись по узкой, зигзагообразной лестнице. Отдышались. Подошли к перилам.

– Экой простор! Так и кажется, напрасно человеку крыльев бог не дал. Полететь бы отсюда… – восхищаясь, говорил Петр, увидев с колокольни распахнувшийся перед его глазами бесконечный – ни конца, ни краю – лесной простор, пересеченный голубым плесом могучей и в этот час спокойной Двины. Отвинтил с трости набалдашник, с другого конца крышечку снял, приставил трость к глазу и повел головой вокруг.

– Далече видно. А все лес, лес и лес. Хвойное море!.. Россия! Где тебе есть подобные страны? У кого такое богатство? Не втуне ныне к Архангельску сто сорок девять кораблей пришло. Стало быть, есть за чем. – Подал трость Осипу Баженину. – На-ко полюбуйся, в каких добрых местах живешь и подвизаешься. Поистине, крыльев человеку недостает… А хочешь, Баженин, весь край сей, сколь глазом отсель окинешь, все, с лесами, полями, лугами и деревнями, что увидишь, – все тебе подарю за добрую службу? Владей и служи мне делом и правдой, все это твое будет…

Умный Баженин понимал, что государева щедрость отчасти от хмельного зелия, отчасти от доброго расположения исходит и оттого, что два новеньких корабля около устья Вавчуги радуют его царскую душу. Тогда Баженин, как повествует предание народное, сказал:

– Куда мне столько, ваше величество, особливо деревни. Не хочу владеть душами человеческими, кои подобием мне равны. Непригоже на вольном севере, где живут такие же потомки новгородцев, как и мы с братом, непригоже нам барствовать. Да и люди здешние, как зачуют над собою такую власть, так и разбегутся на все стороны, А бежать, государь, есть куда, – места здесь недосягаемые. От Карельского Выга, от порожистой Кеми до Урала и во всю Сибирь – сплошные леса. А нашего русского мужика, государь, сердить негоже. Дай ему топор да лошадь, он, где хочет, там и угнездится и заживет… Мне бы, ваше величество, лесу, сколько надобно на корабли, безотказно, и тем я буду предоволен…

– Любы мне твои слова, Осип, любы. Быть по-твоему: дарю лесу вдосталь, безотказно. Трудись без помех. Бывать ли мне еще на Вавчуге, не знаю. Прочих дел и разъездов великое множество. Но хочу, чтобы в Архангельске и без моего навещания все ладилось ладно к обогащению державы. – Петр подошел к среднему колоколу, висевшему на толстой перекладине, ухватился за конец железного языка, раскачал его и огласил окрестность гулким звоном.

На колокольне, стоявшей на взгорье, свежий ветер с Двины чувствовался сильней. Развевались черные Петровы кудри.

– Пойдем-ка, ваше величество, как бы тут не продуло…

– Я непродувной, – ответил царь, – одначе давай спустимся. Там люди празднуют, веселятся, а мы ушли от них, пожалуй, сие неудобственно…

На полянке, в окружении стройного березняка, по-праздничному нарядные, в длинных платьях с вышивкой на рукавах и подолах, хороводились вавчугские и ровгородские девахи. Около хоровода толпились парни, стеснительно и робко озираясь на баженинских знатных гостей. Подошли Петр с Бажениным. Их обступили Меншиков с Ромодановским и другие особы.

– Глянь, Петр Алексеич, какие на двинских берегах девицы водятся! Принцессы, да и только. Строгие! Не то что дочки у московских купчих да боярынь, – проговорил Меншиков. – Подошел я к одной да этак легонько за подбородочек ущипнул. А она мне сразу, да распевно, и отвечает:

да так глянула, ровно плеткой огрела.

– Которая? Покажи, – полюбопытствовал Петр.