Константин Коничев: Русский самородок. Повесть о Сытине

Ольга Александровна, жена писаря, женщина грамотная, богобоязненная, со слезами на глазах умоляла своего супруга остепениться:

– Митя, Митя, ведь ты не пустяшный человек. Ты писарь! На тебя вся волость смотрит. С тебя и другие должны фасон брать. А для учителя какой ты пример?.. Ты бы его от пьянства сдерживал, а он с тобой же заедино из одной бутыли винище хлещет…

И верно, учитель тоже, кроме как в водке, не находил ни в чем другом развлечения. Ученики придут в класс, а его целый день нет. Какие уж тут занятия, – не подерутся, и слава богу. А то начнут лаптями друг в друга швыряться, глядишь, и стекла в окнах перебиты.

Семья у Дмитрия Герасимовича шестеро: он, жена Ольга, сын Ванюшка – школьник, две девчонки и еще малыш Сережка, совсем несмышленый. Жалованья, конечно, писарю на такую семью не хватает, хорошо, что Ольга умеет всякий овощ на грядках вырастить. А просители, приходящие к писарю с разными докуками, иногда приносят сметаны туесок, яиц десяточек, гороху пудишко, малины сушеной – хорошо от простуды помогает… Так и жили, перебиваясь. Ольга Александровна мастерица варить и стряпать всякие штуковины. В семье Сытина, как ни у кого в Гнездникове, такие были стряпания и разносолы, что сам протоиерей – школьный наблюдатель, когда приезжал из Солигалича, то обязательно гостил у писаря. Холостяк учитель не мог бы так угостить протоиерея. Кроме винного запаха да порожних бутылок, в его комнате ничего и не было. Зато у писаря, благодаря Ольге Александровне, и печения всякие и варения. У попа глаза разбегались. Тут были «рогульки» картофельные, «налиушки» крупяные, «мушники» гороховые, блины и олашки, крендельки и булочки…

– Ешь, батюшка, чего душенька желает.

Обходительная и вежливая Ольга Александровна, когда протоиерей после двух-трех уроков заходил к писарю вторично, выставляла на стол тарелку рыжиков. Гость в предвкушении поглаживал себя по брюху и лукаво смотрел на писаря. Дмитрий Герасимович догадлив; штоф на стол, дверь на крючок.

– Не извольте, отец Никодим, беспокоиться, учителя сюда не пущу!..

Пустел штоф, исчезали рыжики; хозяйка ставила на стол перед гостем огромную деревянную миску с похлебкой. Из чего эта похлебка состояла, трудно перечислить: в ней было и мясо крошеное, яйца вареные, крупа овсяная, картошка с капустой, а поверх всего плавали желтоватые кружочки навара.

– Ну, Ольга Александровна, уважила, нигде такой заварухи не хлебывал. Какая вкуснота! И запах неописуемый. Будете в Солигаличе, ко мне – милости прошу. Но моей протопопице в кулинарии далеко до вас…

А в это время в школьном помещении, в том же самом доме, где у писаря трапезничал наблюдающий за школой духовный попечитель, продолжались занятия. Учитель давно бы их кончил, но он видел из окна, что у коновязи стоит поповская кобыла, запряженная в сани-возок, – значит, Никодим гостит у писаря.

После звонка в классе наступило затишье. Учитель распределил занятия:

– Младшие, пишите весь час: «Мама мыла пол». Средние, вот вам задача, записывайте: «Купец купил десять аршин сукна по два рубля за аршин, ситцу кусок сорок аршин по десять копеек, ситец он продал по тринадцать копеек, а сукно продал по два рубля пятьдесят. Сколько барыша получил купец?» Кто раньше решит, не мешай и не подсказывай другому… А вас, старшие, из третьего отделения, я сейчас прощупаю со тщанием. Вы что-то у меня разболтались неимоверно! Худо отвечали вы протоиерею, спутали тропари с кондаками. Из-за ваших врак и путаниц я готов был сквозь пол провалиться!.. Ну-ка, Ванюшка Сытин, закрой псалтырь и читай наизусть последний псалом, составленный на убиение Голиафа Давидом. – Учитель был недоволен, что Ванюшкин отец не пригласил его к себе вместе с протоиереем, потому и решил зло свое выместить на его сынишке.

Из-за парты поднялся чернобровый десятилетний паренек в чистой, без единой заплаты рубахе с вышивкой по вороту, малость растерялся от внезапности, покраснел, но все же начал:

– Мал бех во братии моей, юнший в доме… Пасох овцы… пасох овцы отца моего… Пасох овцы… овцы пасох… – И замолчал паренек, шмыгая носом.

– Садись, сытинский сын… «Пасох, пасох», – передразнил учитель. – Пока ты «пасох», все овцы к чертовой матери разбежались!.. Завтра снова спрошу. Выучи, как «Отче наш», я не посмотрю, что отец у тебя писарь…

Учитель сделал заметку в тетради и выкрикнул другого ученика:

– Сашка Мухин, чего ты у себя под пазухой чешешься?

– В баньку давно не хожено… – отвечал протяжно парень, не поднимаясь с места.