Роберт Грейвз - Царь Иисус

— Ах, мама, если бы ты рассказала мне раньше! Если бы Иосиф был жив, я мог бы броситься к его ногам и поблагодарить его за великую любовь!

— Ты был ему лучшим из сыновей, — сказала Мария.

Она рассказала ему о поклонении трех астрологов, о вифлеемской резне и о том, как племянник Кенаха провожал их с Иосифом в Он-Гелиополь. Закончила она свой рассказ такими словами:

— Кстати, просвещенный Симон, который учил тебя в Матрухе, вовсе не бывший учитель. Это Симон, сын Боефа, друг твоего отца и первосвященник. Через два месяца после своего смещения он дал на год обет назорейства и ушел отшельничать в Аравийскую пустыню. Когда же он возвратился, похудевший и почерневший на солнце, его никто не узнал. Он не пошел в свою Александрию, а явился в Матрух и поселился в скромной комнате, предложенной ему Иосифом. Он был твоим духовным воспитателем и считал своим долгом находиться рядом с тобой в труде и в опасности и учить тебя, как тебе подобает.

— Откуда он узнал, что мы поселились в Леонтополе?

— Вскоре после того, как мы с Иосифом оказались в Египте, но до того, как он отправился в Аравию, мы ездили к нему в Александрию и брали тебя с собой, мы ездили к нему заплатить полшекеля, из-за которого не считался вступившим в силу наш брачный контракт. Однако Иосиф боялся показываться в еврейских кварталах из-за шпионов Ирода, которые тогда служили уже твоему дяде Архелаю, ставшему этнархом Иудеи. Пришлось мне самой отнести деньги Симону и рассказать ему о наших делах. Иосифу я ничего не стала говорить, и он не знал, кто Симон на самом деле. Считалось, что первосвященник Симон умер в пустыне.

— Он умер?

— Нет, он все еще у ессеев в Каллирое. Раз в год я получаю от него весточку.

— А что сталось с золотым венцом, который три астролога принесли мне в вифлеемский сарай?

— Он в Аин-Риммоне у твоей тетки Елисаветы. Когда-нибудь ты заберешь его и будешь носить.

— Носить? Император отменил иудейскую монархию.

— Не отменил. Он лишь отказал в царском титуле недостойным убийцам. По Римскому закону престол принадлежит тебе, потому что ты единственный наследник твоего отца. Завещание царя Ирода хранится у весталок и по закону не может быть ни исправлено, ни подправлено.

— Я буду презирать себя, если надену корону по милостивому разрешению Рима, и все сыны Израиля возненавидят меня за дружбу с их первейшим врагом.

— Твой благородный отец носил римскую корону.

— Он делал то, что считал нужным, но было бы лучше, если бы он снял ее с головы.

— Какую же корону примешь ты?

— Ту, которую возложит на меня мой народ.

—: Что? Ты бросишь вызов Риму? Поведешь свой народ на войну?

— Нет, к покаянию и любви. Я принимаю твои слова как пророческие, дочь Раав. В один прекрасный день, милостью Божьей, я надену эту корону.

— Пусть она принесет мир и счастье тебе и свободу твоему народу!

Они проговорили далеко за полночь. Утром Иисус сделал свой выбор. После окончания траура по Иосифу он с благословения матери решил покинуть ее и готовиться на царствие под руководством Симона, сына Боефа. Матери он оставил все, что было у него самого, и все, что завещал ему Иосиф, чтобы она безбедно жила в Назарете. А немного погодя она пригласила к себе овдовевшую Силом из Реховота.

Иисус закинул за плечо сумку с рабочим инструментом, сухими лепешками, фруктами и бутылкой воды и направился к реке Иордан. Перешел ее и зашагал дальше на юг через Нижнее Заиорданье, пока не увидел Мертвое озеро, а потом и Каллирою. Колония ессе-ев жила в стороне от города в деревянных хижинах, установленных по кругу. Несколько таких кругов составляли довольно большое поселение, обнесенное рвом, обсаженное терном и укрепленное камнями. Когда Иисус постучал в ворота и они открылись, навстречу ему вышел Симон. Они радостно расцеловались.

Поверх белого одеяния на Симоне был белый фартук, и еще он был перепоясан кожаным поясом, служившим защитой от чар Богопротивного. За пояс был засунут деревянный совок. Ессеи всегда имели при себе такой совок, продолжая обычай израильтян, когда они жила в пустыне Син. Он сказал привратнику:

— Пошли за отцом Менахемом!

Привратник остановил еще одного мрачного на вид ессея с горящими глазами, который взял Иисуса за правую руку и, к удивлению Симона, привратника и самого Иисуса, два раза крепко ударил по голове со словами:

— Не во гневе, не в порицание, но в память об отце Менахеме!

Потом он обнял его и повел к надзирателю.