Юрий Трусов - Каменное море

Лука не протянул Кондрату руки и только кивком головы пригласил его присесть Кондрат удобно уселся в маленькое изящное позолоченное креслице. Лука был наблюдательным человеком и, очевидно, понял то состояние, которое испытывал Кондрат, увидев его. Это тронуло негоцианта…

– Что ж, Кондратко, годы летят, летят… как птицы. Видно, сильно я постарел. Все труды, труды великие… А Яника – жена моя умерла. Я даже из-за дел своих и не заметил…

И вдруг, словно подавив в себе минутную слабость, преобразился. Лицо его стало властным и суровым… Хмуря седую щетину бровей, он, цедя слова, уже не удостаивал своих гостей взглядом. Перед Кондратом возник бездушный барин, строгий хозяин. А Лука, не повышая голоса, говорил:

– Чухрай все мне доложил. И я с нынешнего дня уже приказал господину управляющему Мускули взять тебя на службу приказчиком. Большим чумацким шляхом на Балту и Орлик обозы поведешь с пшеницей и водкою. За верную службу награжу тебя деньгами, одеждой и харчом. Для тебя и для семьи – хлеб, просо, сало. Бери вволю, только не воруй. Паспорт получишь на следующей неделе. Будешь пока называться «причисляющимся», но не причисленным к одесскому мещанству. Разумеешь? – И тут Лука Спиридонович стал на миг прежним лукавым плутом Лукой. Он выразительно подмигнул своим темным оком. – Но этого для тебя хватит, чтобы начальство не привязывалось. А фамилию даю тебе другую: не Хурделица, а Хурделицын…

Из двора Луки Спиридоновича Кондрат и Семен вышли обнадеженные и в то же время словно пришибленные. Радость, что негоциант поможет выкарабкаться из беды, омрачало пренебрежительное отношение бывшего товарища, которое как бы подчеркивало колоссальную пропасть между ними, простолюдинами, и всемогущим богачом…

Благодетель-негоциант сдержал слово. Мускули то ли по старости, то ли по бесталанности к коммерческим делам, ставший ныне из капитана шхуны и компаньона служкой-управляющим, вручил Кондрату десяток золотых – задаток в счет будущей службы, казачью одежду, пару пистолетов, саблю и хрустящую бумагу-паспорт, в котором указывалось, что причисляющийся к мещанству Хурделицын Кондрат сын Иванов, служит по найму в приказчиках у господина негоцианта…

Есть люди, которые чувствуют себя наиболее счастливыми, лишь когда они имеют возможность заботиться о других. К таким относилась Одарка. С уходом в морское плавание Иванко старая женщина, привыкшая уделять все внимание своему воспитаннику, почувствовала, что лишилась чего-то очень важного, делавшего ее жизнь интересной и нужной. Не по годам крепкая здоровьем, она стала прихварывать, жаловаться то на боль в пояснице, то на колики в груди. По ночам она своими охами да вздохами будила Семена. Чухрай понимал, что его супруга тоскует по Иванко, пытался ее всячески успокоить. Он даже несколько раз водил ее в большой, белый, похожий на древнегреческий храм, с величественной открытой коллонадой театр. На верхние ярусы сюда за умеренную плату пускали и простолюдинов. Спектакли в театре ставила итальянская опера. Пение на незнакомом итальянском языке и балетные номера не очень пришлись сначала по вкусу Чухраям. Но залитый светом от огней масляных фонариков и плошек зал, блеск военных и чиновничьих расшитых золотом мундиров, роскошные платья знатных красавиц немного развлекли Одарку, охочую до всяких ярких пестрых зрелищ.

Однако такие развлечения все же не могли окончательно излечить супругу Семена от ее хандры. Она продолжала по-прежнему тосковать об Иванко, словно безутешная мать о своем родном единственном сыне… Поэтому, нужно ли говорить, что появление в доме Чухраев женщины, нуждающейся в заботе и помощи, обрадовало не только Одарку, но и Семена.

«Будут у моей старухи хлопоты – и к добру. Может, об Иванко меньше скучать начнет», – подумал дед.

И не ошибся.

Первое, чем занялась Одарка, это заботой приодеть «приблудную красуню», как она про себя называла Гликерию.

– Разве можно тебе в таком платье ходить? Ты, пока я тебя не приодену, Кондратке не смей даже и на глаза показываться, – поучала она. – Вот приодену тебя, тогда пусть и посмотрит, какая ты раскрасавица. Сразу у него на тебя глаза раскроются.

И Одарка поселила Гликерию в глиняную хатку, стоявшую рядом в их же дворе, в которой раньше проживали Чухраи. Гликерия как бы исчезла с глаз Кондрата…

Одарка не теряла времени. Она достала из сундуков старые платья и обувь покойной жены Кондрата Маринки и стала примерять их на Гликерию. Вышитые сорочки, хотя и пролежали более девяти лет, но, пересыпанные сухой полынью, отменно сохранились. Добротная материя была словно новая Также хорошо выглядела и ее праздничная обувка – казачьи из красной и желтой сафьяновой кожи сапожки. Одежда и обувь пришлись почти в самую пору Гликерии. Марина была только немного выше ее. Требовалось лишь незначительно укоротить платья.