Аркадий Крупняков - Есть на Волге утес

И так раза четыре она совала воеводские ноги то в кипяток, то в ледяную воду.

От потения одежда на обоих — хоть выжимай. Девка задвинула ушаты под кровать, уверенно, словно всю жизнь провела в воеводской спаленке, подошла к коробу, достала чистое белье, бросила воеводе. Пока тот переодевался, погасила светец и закопошилась у печки. Челищев растянулся под одеялом. Пятки не болели, ноги не ныли и не дергались — в тело вошел блаженный покой.

— Ты ишшо тут? — спросил он в темноту.

— А где мне быть?

— Я думал — ушла.

— В мокром сарафане? Да и некуда мне итти.

— Тогда достань в коробе перину да скамейки сдвинь…

— Уже достала, сдвинула. Спи.

Легко сказать — спи. Пока болели ноги, воевода толь» ко о сне и мечтал, а тут сразу полезли в голову грешные мысли. «Может, она осталась тут намеренно, может, ждет, когда приласкаю ее? А я лежу, как бревно».

Прошло полчаса, может, более — сон не приходил. Девка лежала тихо. Воевода, наконец, решился. Откинув одеяло, спустил ноги на пол, на носках, чтоб не за «скрипели половицы, дошел до скамеек. Протянул руку, наткнулся на мокрый сарафан, висевший у печки. Опустил руку ниже, почуял теплоту одеяла, упругость девичьего бедра. Погладил легонько. Девка не шевелилась. Осмелел, откинул одеяло, прилег на скамью, прижался рыхлым брюхом к обнаженной девичьей спине.

— Ты чего это, козел старый?

— Молчи. Я ить не каменный. Всю ночь не усну.

— Уснешь, — девка вильнула бедром, сбросила вое» воду на пол.

— Сказано — на всю ночь мука! — Сердце у воеводы. колотилось бешено.

— Я тебе говорю — спи! — твердо сказала девка, словно хлестнула кнутом, — Спи!

И — странное дело — ноги сами повернули к кровати, воевода лег поверх одеяла и провалился в темноту.

Утром проснулся — девки и след простыл. Только на перине вмятина от ее тела да под одеялом пряный запах женского пота.

— Что же она со мной сделала, ведьма? — воевода сжал ладонями виски, сел на скамью. — Околдовала она меня, подлая. Теперь мне либо жениться, либо в лямку.

Но, увидев на скамейке свиток — грамотку из Москвы, Челищев сразу поостыл. Понял — не вовремя грешные мысли в голову полезли, ой, не вовремя.

Аленка возвращалась из Темникова довольная. Табун довела благополучно, барин Андреян Максимыч похвалил ее, дал денег и назад отпустил не пешком. Лошаденку на конюшне выбрали хоть и захудалую, но разрешили держать ее за болотом до следующей весны. Купила Аленка две больших связки баранок, четыре калача ситных — матери гостинцы. Домой возвращалась тем же кружным путем, прямая дорожка через болота была только для пеших. Вот и ее землянка. Аленка обрадовалась: мать, давно не встававшая с лежанки, сидела у порога. Повесив связку баранок ей на шею, Аленка обняла мать:

— А батя где?

— Беду чую, дочка. Был Сухота — воевода отца к себе зовет. Не к добру это. Убьют они его.

— За что же, мама? Я воеводу лечила, Андреян доволен. Смотри, денег дал, коня дал, обещал бате желе* за. Может, затем и позвали.

— Хорошо, если так.

— Все будет ладно, мама. Вот и ты поднялась— стало легче тебе. Мази мои помогли?

— Не знаю, что и сказать. Знаешь, поди, все эти годы, еще до рождения твоего, мы с батей спор вели. Я Чам-пасу молилась. А он русский крест надел, в Христа поверил. И так сильно поверил, что послал меня в монастырь за его здоровье русского бога молить. Он тог» да умирал совсем, ну, я и пошла. Принесла ладанку— дорого, ой, дорого за нее заплатила. Повесила ему на шею, и к осени поднялся отец твой на ноги, оздоровел. Велел и мне крест принять. Потом родилась ты, он сказал — тоже ладанка помогла. Заставил меня крест взять. Я взяла, но не носила на груди, спрятала. Ныне с весны он ту ладанку надел на меня, я в силу ее все равно поверить не могла, нечистые руки дали мне ее.

— Но тебе же легче стало.

— Не ладанка меня подняла — тревога. Если отца убьют — погибнем мы. Может, съездишь туда еще раз?

— Завтра не вернется — поеду. Подождем.

Подьячий Сухота Аленку перед воеводой как мог расхваливал, желание его распалял. Съездил в Красную слободу, завел свои лисьи разговоры:

— Что делать будем, Андреян Максимыч, — воевода жениться вздумал?

— Не ври. Из него жених, как из лыка чересседельник.

— Может, это и так, однако невеста — такая ягодка-малинка…

— Кто?

— Кузнеца Ортюхи дочка. Очаровала она его.

— Вот уж истинно — седина в бороду, бес в ребро. Не сладить ему с ней.

— Помогут.