Андрей Геласимов - Разгуляевка

«Ну, говори — чего там? — напрыгавшись, сказал наконец Витька. — Залезла, е-мое, и молчит!»

Нюрка обернулась на братьев, снова слегка вздрогнула от замирающего в ней, уходящего плача и, уже блестя глазами от счастья, сказала:

«У бабки Верки котенок».

Витька засопел, а потом, сцепив зубы, медленно проговорил:

«Какой, на хрен, котенок! Ты куда смотришь?»

«На печку смотрю, — Нюрка перевела на него взгляд своих круглых от огромного желания услужить, зареванных глаз. — Она с ним на печке сидит и молочком кормит».

«Каким, на хрен, еще молочком!»

В этот момент гармонь, на которой в доме играл рыжий Леха, неожиданно смолкла. Все остальные пацаны буквально влипли в окно.

«Туда смотри! Туда!» — зашипел Витька и ткнул Нюрку лицом в стекло.

Нюрка гулко стукнулась лбом и зажмурилась от страха.

«Ну чего там?» — спросил Витька.

Она открыла глаза.

«Митька Михайлов стоит, а на гармони никто не играет».

«Да мы слышим, что никто не играет! Чего Митька-то делает?»

«Ничего. Просто стоит, и на него все смотрят. А у Маринки Косых новый сарафан».

«Да е-пэ-рэ-сэ-тэ! — взвился Витька. — Давай слезай, дура!»

«Он частушки поет», — вмешался в их разговор вернувшийся из изгнания Колька, который хоть и пробрался тихой сапой обратно во двор бабки Верки, но близко к завалинке и братьям Чижовым подходить пока не спешил. Стоял, прижавшись к поленнице, и растирал кулаком здоровенный синяк на правой скуле.

У всех этих Нестеровых был такой слух, что соседи про важные дела у себя дома старались громко не говорить. Специально Нестеровы вроде бы и не слушали, но если их вдруг спросить, много интересного могли рассказать, это уж точно.

«Чиво?» — удивленно протянул Витька.

«Частушки, — повторил Колька, который слегка осмелел и даже отклеился от безопасной поленницы. — Про полосатую рубаху и полосатые портки… Теперь про семечки».

«А эту частушку я знаю, — радостно сказал Андрюха Щербатый, вертевшийся на завалинке рядом с Нюркой. — Там еще про скамеечку…»

«Нет, другая», — покачал головой Колька.

«Тихо вы! — заорал на них Витька. — Он зачем их поет, частушки-то? Я чо-то никак не пойму».

Колька пожал плечами:

«А я почем знаю?.. Теперь вот про золотые часики».

Нюрка, которая по Витькиному приказу к этому моменту уже почти слезла с завалинки, сообразила, что Витька злится теперь не на нее, а на чужих пацанов. Ее правая нога не доставала до земли каких-нибудь пяти сантиметров. Нюрка задумчиво пошевелила пальцами на этой ноге, как будто сама нога, а не Нюрка размышляла — опускаться ей совсем на землю или еще повисеть, — а потом незаметно начала подтягивать эту ногу назад на завалинку. Забравшись туда, она снова заглянула в окно.

«Большие парни Митьку схватили, — сказала Нюрка, расплющив нос об стекло. — И тащат его к двери».

При этих ее словах все пацаны во дворе и на завалинке замерли как один. Колька остановился на полушаге в двух метрах от поленницы, так и не приблизившись к дому. Витька вытаращился на своего брата, а тот приоткрыл рот, как будто хотел то ли что-то сказать, то ли засмеяться, но так и не решил, что он хотел сделать, и поэтому просто стоял с открытым ртом. Витька зачарованно смотрел ему в рот и ждал, что будет дальше.

«Вытаскивают», — сказала Нюрка.

Дверь шумно распахнулась, из дома послышался хохот.

«Как в прошлый раз будет», — прошептал кто-то из пацанов.

Большие парни смеющейся кучей вывалились на крыльцо. Двое крепко держали отчаянно дергавшегося Митьку.

«Пинается гаденыш! — крикнул один из них. — Запускаем в стратосферу!»

После успешного полета первого советского стратостата «СССР-1» под командованием Георгия Алексеевича Прокофьева, сумевшего побить рекорд проклятого империалиста Пикара, стратосфера в Разгуляевке была в большой чести.

«Раз! Два! Три!»

Толпа расступилась, и те двое, раскачав Митьку на руках, подбросили его высоко в воздух.

«Летит», — тихо сказала Нюрка, и Митька упал лицом в пыль.

«Ну вы что, совсем дураки? У него же рука сломана!» — закричала одна из девок, тоже выскочивших на крыльцо.

Там собралась уже такая большая толпа, что рыжий Леха, который был теперь гармонистом вместо Митьки, не удержался и под общий хохот свалился с крыльца. Быстро сообразив, что народу понравилось его смешное падение, он еще несколько раз нарочно повторил его, выкрикивая всякую чепуху. Парни громко смеялись, девки им вторили, и народу на крыльце становилось все больше. Наконец оно не выдержало, заскрипело, качнулось и со страшным грохотом развалилось на части, а все, кто на нем стоял или висел на перилах, с визгом полетели на землю.