Юрий Петухов - Громовержец. Битва титанов

Но чужого видел. Ледяного, нездешнего, будто мертвого уже… и равнодушного. Хоть бы жилка на лице дернулась! хоть бы один-единственный «ох» из груди вырвался! Нет… чужой, далекий, неживой сам и живых нелюбящий.

— Покажи им, Зива! — закричал первым дружинник слева, вскинул вверх руку.

— Давай! Не оплошай! — громыхнуло справа.

И загомонили все. Ожили.

Жив в который раз удивился. Эти люди, большинство из которых вой старшей княжьей дружины, поддерживают почему-то его, чужака, коего видят-то впервые. Поначалу, до третьего боя выжидали. А потом разом на его сторону встали, будто заворожил он их, будто отвернулись от давно знакомых, своих бойцов, приятелей многим… Почему?! А почему на Скрытне его разом за князя признали, едва ему двенадцать исполнилось, ведь были там постарше, посильнее, поопытнее, могли оспорить право по рождению данное и никем кроме одноглазого дядьки Ворона не подтвержденное. Но не оспорили. И на руднике приветили, не оставили в норах погибать… Почему все это?!

Жив отогнал липучие мысли. Не время. «Покажи им»? Кому это «им»? Он поднял глаза от песка истоптанного. И увидал шестерых воев с такими же бронзовыми мечами, в шеломах. Были они высокие, крепкие, все как один постарше его лет на десять-двенадцать — видимо, из отборной дружины. Видно, дошло до того, что не его проверять удумал князь-батюшка, а своих охранителей-надеж.

Но не пошли все против одного. Выступил средний, со щитом червленым, двумя извивами пересекающимися украшенном. В него княжий палец уперся издали. Вышел. Взмахнул мечом. Но не ударил. Отступил. Улыбнулся.

— Мальчишка! — прошептали одни губы.

Но Жив расслышал.

Он бросился на воя. Рубанул раз, другой… и ощутил вдруг, что меч вырвался из руки, взлетел вверх. И почти сразу в горло уперлось острие.

— Щенок! — еще тише шепнули губы.

Жив вздрогнул, хотел вывернуться, отбить меч рукой. Но острие дернулось, лишило его дыхания, из-под кожи потекла кровь, он почувствовал ее горячую струйку. Опустил руки. Надо уметь и проигрывать.

Князь молчал. Молчали на скамьях сидящие, молчали стоящие кругом подле скамей. Только кричал где-то в садах теремных павлин, кричал пронзительно и нетерпеливо, будто его резали. Да ветерок перебирал листвой, заставляя ее шуршать мягко и томно.

Вой убрал меч от горла. Отступил на два шага.

— Что же ты, Зива?! — не выкрикнул, а сказал почти шепотом Олен. Но его все услышали, как громом прогремело среди чистого неба.

Жив подобрал свой меч. Подкинул в руке — тяжелый, непривычный, рукоять хоть и витая, а скользкая. Утер кровь на шее — пустяки, главная жила не задета, царапина. Еще раз подкинул меч, рубанул воздух наотмашь, развернулся вокруг себя, веером ведя тусклую бронзу.

И с разбегу ринулся на воя.

— Сопляк! — шепнул тот в ухо, уклоняясь и ударяя рукоятью в плечо.

Но Жив не оплошал. Развернулся. Нанес удар разящий. Вой еле отбил его. Сам пошел в наступление.

Бились они долго. Не слыша ора, крика неумолчного, воплей, советов и ругани. Бились не в шутку, катаясь по песку, вскакивая, отбиваясь и наседая. Давно был разбит в щепы крепкий щит червленый, измяты шеломы, окровавлены тела. Но не сдавался ни один, ни другой. Смотрящие и кричащие начинали уставать, а они все бились… пока Жив не увидел вдруг небо прямо над собой, а в нем оскаленное, искаженное судорогой лицо то ли человека, то ли зверя, без шлема, изодранное, горящее, с кровяными безумными глазами. И вновь острие меча давило в горло, не давало подняться. Вновь ему грозила смерть.

— Все! — пробился сквозь шум голос князя. — Хватит!

Лицо скривилось. Жарким дыханием пахнуло изо рта. Вслед вылетело злое, сиплое:

— Ничего, щенок, обожди, я еще успею убить тебя! Запомни, меня зовут Кей. И я клянусь, что убью тебя!

— Нет, ты не убьешь его! — грозно и громко прозвучало сзади.

Жив почувствовал, что на шею, грудь, живот больше ничего не давит. В голове гудело, не хватало дыхания, ноги дрожали. Но он начал подыматься. Он видел теперь не одно только небо.

За спиной у Кея стоял князь — отрешенный, скорбный и бледный.

— Ты не убьешь его, — повторил он тихо, но властно, — ты будешь его учить!

Жив встал, пошатываясь, потирая ушибленный бок. Он тоже был весь в кровопотеках, ссадинах, синяках. Глаза заплыли, распухшие губы горели огнем. Все мутилось вокруг. Но Крона он видел четко.

— Подойди ближе, — приказал князь. Жив подошел.

— Вот теперь я награжу тебя. Держи! — Крон снял с указательного пальца большой перстень с зеленым камнем, светящимся как и его глаза тусклым, но тяжелым, нутряным светом. Протянул Живу.