Юрий Петухов - Громовержец. Битва титанов

Род Гулева перебирался из-за столпов Яровых, бросив дома, скот, крупную утварь. Шли легкими обозами. С самого начала Яра держалась мужей, хотя и наособицу, но с ними, сторонилась жен и дев. Ну, а как начались вылазки лихие, совсем про них позабыла. Ведь пошли Крон карателей, им плакать в первую очередь. А для решающей схватки людей не доставало — и жены семиреченские сами вызвались кто покрепче да помоложе, у кого грудничков на руках не было — три тысячи с лишним набралось. Гулев хотел Яру над ними поставить. Та наотрез отказалась.

— Погубить чтобы?! — промолвила твердо. — Нет уж! Надо их по сотням разослать — в каждую по десятку, может, что и выйдет.

Гулев понял, она права, так польза будет. А от бабьей рати навряд ли, собьются в кучу, растеряются, никакой, даже самый лихой воевода их не растормошит. Да и Яра приблудшая со своим лихим отрядом свыклась. От добра добра не ищут.

Сила, собралась немалая. Десять тысяч присланных Живом. Да восемнадцать своих… с девами-по-ляницами. Скил все вился вокруг княжны, норовил в свиту к ней. То ли шутил, то ли серьезно предлагал.

— К своим ступай, — непреклонно отвечала Яра. Даже про любимого не спрашивала. Пусть парень гадает, она ли то или не она. А ухажеры ей не нужны.

Со своими, со скилами, молодой воевода быстро нашел язык. Он его и с детства, с отрочества, когда попал в плен к русам, не забывал. А тут сразу полторы тысячи родных! Все благо, да потолковать вдосталь времени не было.

— Ладни ратник став, — признал его Рулад, старший над отрядом с Яровых столпов, — а быв малиц плохий, худий.

— Плохий да худий, — разулыбался Скил, — а в наскок бравли.

Расцеловался со старшим троекратно. Узнал, что мать одна осталась, отец в позапрошлом годе утонул в море, новый путь за Столпы разведывал.

Поговорить не успели.

Гулев дал знак. Шестью колоннами пошли вперед, шестью полками. Больше выжидать не могли, из лаза гонец выполз, про которого только Гулев с Ярой знали сказал, в крепости худо, превозмогает Крон — поначалу отбили приступы, обрадовались, думали передышка будет денек-другой, а тут брешь да натиск свежих сил, втрое сильнее прежнего. Жив велел, как уговорено было — всей мощью ударить по Крону сзади, зажать его меж крепостью и собой. Сказал и про горный ход, про дружины, посланные с другой стороны. Дело рисковое, сложное. Тут или пан, или пропал.

— Род на нашей стороне, браты! — напутствовал Гулев. — А помереть доведется, так, знайте, не зря!

Шли тихо, неспешно, обдуваемые ветрами, под солнышком добрым, ясным. Денек на славу выдался. В эдакий день свадьбы играть да веселиться. А им помирать. Деревья листвой шелестели, дунет ветром сильнее — летят листы оторванные, не жить им больше, не зеленеть. Какой ветер им в лица дунет? Шли тихо, чтобы не растянуться, сил не рассеять.

А за лесом, как в дальней дали завиднелась крепость Олимпийская, в шесть слитных, литых полков собрались. Постояли недолго, невидимые пока противнику. И пошли на него веселым ходом быстрым, боевой лавиной потекли. Ударили в спины, нежданно. Кроновы полки развернулись не сразу, растерялись, не чаяли сзади силы вражеской.

— Ну, браты, не посрамим себя! — выкрикнул Гулев.

Бился он палицей — по-старому, по-дедовски, как пращуры бились. Крушил направо и налево. Для Яры палица тяжела была. Ей хватало легкого и узкого, длинного меча булатного. Секла лишь тех, кто на нее наскакивал, секла, а у самой сердце кровью обливалось. И не понимала, откуда в ней умение это, откуда ярь молодецкая… Берегли ее Стимир с Хи-сом, стерегли ее лучшие вой усатые, воеводой Гуле-вом поставленные втихую — будто рядом бились, сами по себе, а хранили любимицу богов, оберегали от лихих поединщиков. Да еще с десяток лучших лучников конных, кружились всегда по соседству, в слишком резвого всадника, подбиравшегося к ней, стрелу пускали, без промаха били. А казалось со стороны — будто и впрямь бессмертная дева, Веле-сова дочь-вальсирия носится, летает над бьющимися, одним смерть даруя из рук своих, другим жизнь.

Сама Яра не видела лиц, все были одинаковыми. Сердце стучало: Жив! Жив!! Жив!!! Они совсем близко, почти рядом. Он где-то там, за крутыми стенами, в осажденном городе. А она здесь. Она несет ему свободу, жизнь. Она его надежда, его спасение! Ради этого стоило терпеть муки, разлуку. Выбор был верньм. Пойди она к нему тогда, и не было бы этих полков засадных, не было бы той последней силы, что могла остановить Крона, безумного в своей ярости, в нечеловеческой жажде власти и победы. Она вытерпела. И она спешит к нему. Она не демо-ница смерти-Мары, не дева печали и плача, но вестница жизни, счастья и их любви. Бесконечной, неизъяснимой любви!