Мирза Хади Русва - Танцовщица

– Хотите, я сам назову его? – предложил я.

– Вы думаете, это был Гаухар Мирза?

– Нет.

– Тогда кто же? Ну, говорите! – настаивала Умрао-джан.

– Скажите сами.

– О, вы меня так не поймаете! Ловите других.

– Да я и не думаю вас ловить. Давайте я напишу на бумажке, кто был этот третий, и покажу ее вам после того, как вы его назовете.

– Согласна!

– Ну, говорите, – сказал я, написав два слова на бумажке и сложив ее.

– Третья была я сама.

– Смотрите, у меня написано: «Вы сами».

– Ах, Мирза-сахиб! Ловко же вы отгадали!

– Благодарю вас! Так что же было дальше?

– Что было дальше? Слушайте.

– Вначале, – продолжала свой рассказ Умрао-джан, – он поселил меня в небольшом домике, который примыкал к его дому; они сообщались маленькой дверцей. Это был плохонький саманный домишко. Крохотная веранда, перед ней крытый соломой навес, напротив другой, под ними два очага, – вот вам и кухня! Другие комнатушки в домике были столь же убоги.

Здесь я должна была жить и здесь же любили собираться закадычные друзья хозяина. Среди них был один деревенский староста – шейх Афзал Хусейн. С первой же встречи он начал величать меня невесткой. Его неотесанность очень раздражала меня. Он надоел мне тем, что то и дело требовал бетеля. Бывало, только и слышишь: «Невестушка, не угостишь ли бетелем?» Можно выносить это день, другой, но где-то есть же предел терпению! Кончилось тем, что я просто поставила перед ним свою шкатулку с бетелем, но с этого дня мне самой пришлось от нее отказаться: он целиком завладел ею, словно законным наследством. Бетель он готовил на редкость нечистоплотно – смотреть было противно. В чашечки с соком каттха и с известью он залезал прямо пальцами и в довершение всего потом облизывал их. Заметив это, я поневоле стала ограничиваться одними бетелевыми орешками да кардамоном; но он и на них готов был руку наложить.

Другой человек, некий Ваджид Али, являлся большей частью к обеду. Сейчас я уж не помню точно, но, кажется, он был шурином Акбара Али. Отличался он тем, что шутил до крайности непристойно.

Кроме этих двоих, у Акбара Али было множество близких друзей, в большинстве заядлых сутяг. Они день и ночь готовы были проводить в спорах, но когда являлся Мирза-сахиб, у них устанавливалось нечто вроде перемирия.

Прожив в этом доме всего несколько дней, я почувствовала себя безмерно усталой и уже склонялась к тому, чтобы устроиться где-нибудь в другом месте, как вдруг в один прекрасный день все разъехались: Акбар Али-хан отправился в Файзабад по какому-то судебному делу, Афзал Хусейн уехал к себе в деревню. Мой домик опустел, дверь его была заперта на цепочку, я сидела одна. Вдруг открывается дверца из женской половины дома Акбара Али, и ко мне входит супруга хозяина. Волей-неволей пришлось с ней поздороваться. Во дворике был устроен помост для сиденья, рядом стояла моя кровать. Хозяйка долго стояла молча, пока я не сказала:

– Садитесь, пожалуйста.

Тогда она села.

– Чем я обязана тому, что вы милостиво пожаловали сюда? – спросила я.

– Не нравится тебе это, я уйду, – сказала она.

– Что вы! Вы в своем доме. Это вы можете приказать мне уйти.

– Ладно, не притворяйся! Если дом мой, так он и твой тоже, а лучше сказать – ни мой, ни твой, а хозяина.

– Ну нет! Дом и его и ваш, – возразила я. – Храни господь вашего хозяина!

– Ты тут сидишь одна, а я тоже живой человек. Что ж не зайдешь? Или господин не велит?

– Не такой уж он мне господин, чтобы я ему во всем подчинялась. Мне только нужно было получить ваше разрешение, а раз вы его дали, я готова пойти к вам.

– Тогда пойдем, – сказала она.

– Пойдемте, – согласилась я.

Вошла в большой дом, гляжу – чего только не дал аллах хозяевам! Медные кастрюли, котлы, кувшины для воды, горшки, котелки, большие кровати с пологами, деревянные столики, всевозможные ковры, – но нигде никакого порядка. Во дворике там и сям валяется мусор. Рядом на кухне служанка – бува Амиран, – что-то стряпает, а мухи вокруг так и жужжат. На нарах, где обычно сидят домочадцы, красные пятна – видно, когда жевали бетель, сплевывали куда попало. Кровать хозяйки завалена каким-то хламом.

Служанка принесла шкатулку с бетелем и поставила перед хозяйкой; от одного вида этой шкатулки меня стало мутить, – до того была заляпана крышка соком каттха и известью. Хозяйка приготовила мне бетель, но я зажала его в кулак и хотела было отвлечь ее внимание разговором, как вдруг с улицы вошла какая-то старуха. Она села прямо на пол и, указав на меня, спросила хозяйку: