Мирза Хади Русва - Танцовщица

Все эти события нашли отклик в повести, хотя автор не уделяет им большого внимания. Он отчетливо показывает бесправие и произвол, царившие в «шахские времена», выводит на сцену разбойников, изображает слабую попытку шаха навести порядок руками одного из своих вассалов, бегло упоминает о «крушении султаната», то есть аннексии княжества, о восстании и сопровождавших его подавление грабежах, о последующей частичной реконструкции города. Однако это лишь фон, на котором рисуется личная судьба героини. Весьма активно вмешиваясь в решение морально-этических вопросов, которые подробно освещаются в отступлениях, автор воздерживается от попыток проникнуть в корень социальных проблем и избегает их обсуждения.

Повесть написана неровно. Яркие, живые сцены обыденной жизни временами перемежаются надуманными авантюрными эпизодами. Спокойное, полное красочных деталей повествование о юности героини, воссоздающее атмосферу, в которой она росла и развивалась, помогающее понять, как складывался ее духовный облик, сменяется рассказом о годах ее зрелости и, наконец, приводит к развязке, которая кажется слишком поспешной. Немало в повести и противоречий. Например, в вопросах семейного уклада автор определенно придерживается консервативных воззрений, и в то же время устами своей героини он протестует против обычая затворничества женщин.

Автор довольно редко высказывает свое отношение к описываемым событиям в прямой форме: характеры персонажей в повести очерчены настолько ярко, что их действия в большинстве случаев говорят сами за себя и не требуют авторских пояснений. Реалистичность и жизненность действующих лиц не может оставить читателя равнодушным; вольно или невольно автор заставляет сочувствовать обиженным и угнетенным, возбуждает ненависть к притеснению и произволу и призывает задуматься над причинами существующей несправедливости.

В повести отчетливо звучит отказ от традиционного мусульманского мировосприятия – пассивного фатализма, и читателю внушается мысль, что судьба человека в немалой мере зависит от его собственных усилий. Гуманизм, пронизывающий все произведение, в значительной степени искупает присущие ему слабости. Повесть безусловно представляет собою незаурядное явление в литературе урду, тем более что создавалась она на заре становления в Индии современных литературных жанров. Автор поднял важную проблему социального характера, и, несмотря на то, что к ее решению он подходит с идеалистических либеральных позиций и не вскрывает в достаточной мере истинных причин, порождающих рассматриваемое явление, все же сама постановка вопроса и методы его освещения характеризуют Русву как одного из основоположников реалистического направления в литературе.

Повесть «Танцовщица» до сих пор пользуется большой популярностью в Индии и Пакистане и часто переиздается. Недавно индийская Академия литературы рекомендовала ее как один из лучших образцов прозы урду к переводу на важнейшие языки Индии, а Издательство литературы урду в Пакистане открыло ею серию классических произведений.

Г. Зограф

Читатель! Вот как пришла мне мысль написать эту книгу. Дело было лет десять – двенадцать назад. Один из моих друзей – мунши [3]Ахмад Хусейн-сахиб, [4]который всегда жил неподалеку от Дели, отправился путешествовать и пожаловал к нам, в Лакхнау. Он снял себе комнату на Чауке, [5]и его приятели часто собирались там по вечерам. Это были очень приятные встречи. Мунши-сахиб был тонкий ценитель поэзии. Он сам временами немного писал, и писал хорошо, но еще больше любил слушать стихи, а потому гости у него обычно беседовали о поэзии и читали много стихов. Соседнюю комнату занимала какая-то танцовщица. Не в пример другим певицам и танцовщицам, она жила замкнуто. Никто не видывал, чтобы она сидела на своем пороге, глядя на улицу, или чтобы к ней заходили посетители. Круглые сутки окна у нее были завешены, а главный вход с Чаука заперт, – слуги ее проходили в дом через боковую дверь из переулка. Если бы в иные вечера из этой комнаты не доносилось пение, можно было бы подумать, что там вообще никто не живет. Маленькая дверца вела туда из комнаты, где мы собирались, но она была закрыта наглухо.