Август Шеноа - Сокровище ювелира

– Что «письменно», господин нотариус? – спросил ювелир. – Вы-то палок не отведали, вам легко говорить «письменно», а я их отведал, я, горожанин! Что толку проливать чернила, когда льется кровь? Я не подстрекатель и человек не вздорный, но если дойдет до дела, то пишут вот так… – И золотых дел мастер поднял кулак.

– Bene, bene, однако… – пробормотал Каптолович.

– И никаких «однако»! – ответил Крупич, – Господа, пойдемте к Якоповичу. Молчать мы не имеем права! Пусть ведет нас в Самобор, пойдем и я, и господин Каптолович, и откровенно все выскажем бану, пусть что-нибудь делает, давал же он клятву быть строгим и справедливым!

– Optime! Именно так, – подтвердил Каптолович, вздохнув свободнее. – Только нужно все по закону. Бан действительно строг и справедлив, у него дружба – дружбой, а служба – службой. Но кстати! Я вспомнил об одном обстоятельстве! Негоже идти к бану с пустыми руками! Бан любит поесть и выпить, а его госпожа супруга, верно, лакомка, как и всякая женщина. Потому, ad captandam benevolentiam [98]вельможного господина бана, полагаю, следует поднести сома и пять кварт старого вина, а госпоже супруге две головы белого сахара. Дома у меня есть сом, вино даст его милость господин судья, сахар возьмем за счет города у Шафранича, стоит он один форинт двадцать динар. Правильно?

– Господи, благослови! – промолвил Крупич. – А сейчас пойдемте, господа.

– Пойдемте, – согласились все и направились к дому Ивана Якоповича.

Спустя два дня после этого бурного разговора госпожа супруга бана прогуливалась в два часа пополудни по самоборскому саду. Господин бан, который малость разленился с тех пор, как на его долю достался этот высокий сан, дремал в своей комнате после тяжелой работы над оленьим жарким с окичским лавровым листом. К тому же надо было приберечь силы на завтра, так как он уезжает в лагерь, а затем идет на турок. Сердце госпожи Клары не рвалось к сонному супругу, тем более что он оставил ей достойного заместителя, приятного гостя, полковника Бернарда де Лернона. Его очень хорошо принял пражский двор, и он был отнюдь не противен и госпоже Кларе. Как и барон Унгнад, мосье де Лернон особой красотой не отличался – сухой, бледный, выглядевший старше своих лет. Но де Лернон был все же высокий, стройный, с черными глазами, небольшими черными усиками и красиво очерченным тонким носом, в общем, кавалер с головы до ног. Кроме того, де Лернон не говорил грубостей, в то время как Унгнад рубил сплеча.

– Pardieu. [99]Меня удивляет, прекрасная госпожа, – болтал полковник, развязно шагая рядом с Кларой, – что вы прячете свою красоту здесь, в этих лесных дебрях! Венере место на Олимпе, в райских обителях, а не в медвежьем углу.

– Вам это кажется странным, мосье де Лернон, – принужденно улыбаясь, промолвила Клара, – по ответьте, пожалуйста, раз уж вы превозносите мою красоту, ответьте, что же останется дебрям, если отнять у них красоту?

– Да, да, очаровательная госпожа, то, что принадлежит небу, должно сверкать на небе; звездам место только в ясной лазури неба.

– Оставьте, полковник! Ведь для вас, если я и звезда, то «ursa major», [100]медведица! В кругу маркиз я показалась бы вам настоящей простушкой.

– Вы клевещете на себя, прекрасная госпожа!

– И если даже признать правдой то, что вы, милостивый государь, мне сказали, то ведь существуют и неведомые миры, и неведомые звезды. Вообразите себя ловцом жемчуга либо рудокопом, отыскивающим в недрах земли золото!

Лернон хотел было ответить какой-то любезностью, но перед ними внезапно возник Чоколин и на непонятном французу хорватском языке сообщил:

– Милостивая госпожа! Жди гостей. Внизу в городе Самоборе загребчане, в том числе и Дорин отец; явились жаловаться на насилия старого Грегорианца. Он к ним не очень-то расположен из-за Доры. Само собой, правыми признать их нельзя. Вот тебе первый удобный случай.

И брадобрей исчез.

Глаза у Клары засверкали.

– Простите, милостивый государь, – сказала она полковнику, – важные дела заставляют меня пойти к мужу.

И быстрыми шагами направилась будить бана.

– Загребские старейшины, – объявил слуга.

– Bene! Пусть войдут! – рявкнул бан.

Клары в комнате уже не было.

Вошли Якопович, Телетич, Каптолович и Крупич.

– О господа загребчане, – протянул, потягиваясь, бан, – что вы хорошего на сей раз несете?

– Сома, вина и две сахарные головы, ваша вельможность! – низко кланяясь, пробормотал Каптолович.

– Bene! Спасибо! – улыбнулся Унгнад. – Но для этого не нужна депутация.