Афонсо Шмидт - Поход

– Негры! Негры идут!

Старичок не рассердился, хотя несколько часов тому назад он наверняка бы отругал прервавшего его мальчишку. Он пристально взглянул на негритенка и воскликнул:

– Пусть приходят! Я выйду на дорогу обнять их!

И он удалился, воинственно размахивая газетой над подавленной толпой.

Процессия в тишине следовала по центральным улицам и площадям города. Жители окраин устремились к центру, чтобы полюбоваться этим зрелищем. Перед такой толпой полиция не решалась принять меры против каиаф Антонио Бенто. Шествие длилось почти два часа.

Один из репортеров того времени писал, что при виде негра-мученика многие плакали. И смеялся только один человек – сам несчастный негр, ибо пытки лишили его разума.

Лаэрте был счастлив – ему удалось сопровождать дону Лу и долго идти с ней рядом, время от времени выслушивая недовольное брюзжание мадемуазель Жувины… На углу улицы Табатингуэра к ним подошел негритенок и, улыбаясь, остановился перед девушкой.

– Что тебе нужно, Калунга?

– О, только то, о чем я вас просил…

– А! С удовольствием. Получай!..

Он просил придумать какой-нибудь лозунг, чтобы написать его на стене. Только сейчас Лаэрте узнал, что автором надписей на стене против окна его мезонина был продавец газет – Калунга; именно он стал мучителем злополучного домовладельца. Время от времени хозяин приказывал заново побелить стену, но на следующее утро на ней снова появлялись крамольные слова и повторялась та же, однажды виденная Лаэрте трагикомическая сцена. Эти слова были намалеваны краской из типографии газеты «Реденсан».

Получив от доны Лу записку с текстом нового короткого красноречивого лозунга, который так и просился на стену, газетчик повернулся и исчез за углом. Он жил, не зная ни минуты отдыха, сочетая борьбу за кусок хлеба с борьбой за аболиционистское дело. Молодая изящная паулистка, обитательница улицы самых элегантных особняков, относилась к продавцу газет, к извозчику и беглому негру, как сестра к братьям; ее роднило с ними одно и то же горячее стремление к свободе.

Продолжая свой путь, они прошли мимо знаменитой стены, на которой писал свои лозунги Калунга. Ее только что покрасили. Сеньор Тейшейра, домовладелец, с палкой за спиной, расхаживал взад и вперед, тщетно стараясь схватить таинственную руку, которая с потрясающей регулярностью малевала аболиционистские лозунги на белой стене. Все обитатели Табатингуэры с усмешкой наблюдали, как сеньор Тейшейра борется с призраком.

Говорят, что на стенах домов, как в зеркале, отражается душа города. Обычно на них красуются рекламные объявления или какие-нибудь детские каракули; нередко здесь появляются надписи, отражающие мрачные настроения отдельных индивидуумов. Чаще всего это фразы, нацарапанные острием ножа, беспомощные рисунки, которые не в силах смыть дождь. Но, когда на стене появляются политические надписи, это означает, что в городе назревают серьезные события. Стена – газета народа. Сан-Пауло в те дни был охвачен одним помыслом – освободить рабов. И стена на улице Табатингуэра отражала чаяния народа. Намалеванные на ней лозунги становились общим достоянием: студенты несли их в аудитории, рабочие – на фабрики, рабы – в зензалы и на плантации. А разъяренный сеньор Тейшейра каждые две недели оплачивал новую побелку и проклинал свою жизнь.

Проходя мимо домовладельца, который по-прежнему мерил шагами мостовую, дона Лу многозначительно улыбнулась Лаэрте. Тот так этому обрадовался, что незаметно сжал ей кончики затянутых в перчатки пальцев. Но тут же быстро отпустил их, так как шествовавшая сзади мадемуазель Жувина в нужный момент легким покашливанием напомнила о своем присутствии.

Так они подошли к месту, где дону Лу и ее тетушку уже несколько часов ожидал экипаж. Лаэрте помог мадемуазель Жувине взобраться на подножку и хотел поддержать дону Лу, но та вдруг быстро вскочила в коляску, с неожиданной энергией втащила туда юношу и заставила его сесть рядом с собой. Он с восторгом подчинился, не обращая внимания на сверкающие гневом взгляды мадемуазель Жувины. Экипаж тронулся. Был светлый, прозрачный, душистый вечер.

– Хотите выйти за меня замуж? – неожиданно прошептал Лаэрте.

– Да.

– Но когда?

– Через месяц после отмены рабства… – и она улыбнулась.

– Слово?

– Слово.

Лаэрте согревал в своих ладонях озябшую ручку доны Лу. Мимо них с обеих сторон проносились богатые особняки с длинными каменными стенами, покрытыми вьющимися растениями – эрой и жимолостью, с широкими воротами, украшенными алебастровыми львами. В глубине располагались резиденции паулистской знати. Встречая на своем пути коляску доны Лу, не один всадник осаживал лошадь и широким жестом снимал шляпу, приветствуя проезжавшую мимо него Ее Высочество – Любовь…