Роберт Картер - Меч войны

Клайв проревел что-то нечленораздельное и бросился вперёд. Он всадил свою саблю в голову человека, державшего Аркали за руки. Череп злодея развалился как репа, и солдат упал на пол.

— Афсар! — закричал великан, отшатнувшись от Аркали. — Офицер!

Пьяные солдаты уже заметили, что происходит, и бросились искать своё оружие. Не спуская глаз с пистолета Клайва, они заметались по подвалу, но вскоре поняли, что противник один, и почувствовали себя более уверенно. В этот момент сверху послышался топот ног, и через минуту в подвал ворвались братья Мак-Брайд, мальчик и отец Аркали — Чарльз Сэвэдж. Последний в дверях появился, вооружённый одним лишь ножом.

Четверо мятежников, увидев Стрэтфорда, испуганно отпрянули назад. Затравленный взгляд разбойников говорил о том, что они прекрасно понимают, какая участь ожидает всю компанию.

— Дайте ей свой пистолет, — сказал Стрэтфорд Чарльзу Сэвэджу странным, тихим голосом. — Пусть она исполнит правосудие над ними.

— Нет! Только не Аркали! — укутывая дочь в одеяло, проговорил Сэвэдж.

— Это поможет залечить её раны!

— Нет!

Стрэтфорд угрюмо посмотрел на него, затем кивнул и проговорил:

— Вам решать. Тогда выходите из подвала. Я хочу по-своему поговорить с этими скотами.

В дверях Сэвэдж поднял Аркали на руки и понёс вверх по ступеням, благодаря Бога за то, что она осталась живой. Внизу, если не считать четырёх мятежников, остались молодой офицер, который спас её, двое братьев Мак-Брайд и Стрэтфорд Флинт. Четверо на четверо, как требовал варварский закон чести Стрэтфорда.

Прежде чем отец с дочерью достигли верхних ступеней лестницы, пронзительные крики внизу возобновились вновь. Это началась кастрация первого разбойника.

Переход до Аркота был подобен сну.

Хэйден Флинт и Мухаммед Али восседали на двух самых больших марварских гнедых кобылах, прекрасно ухоженных и накрытых шёлковыми чепраками, сверкающими яркими украшениями из меди. Ясмин-бегума следовала в десяти шагах за своим мужем в богато орнаментированном резьбой паланкине палисандрового дерева, переносимом на плечах шести рабов.

Хэйден всё ещё не мог отделаться от потрясения, когда их кавалькада покинула деревню. События смешались в его сознании, мысли путались. Он лишь помнил, как Ясмин-бегума встала на ноги над телом афганца; какой жуткий стон раздался, когда они перевернули его тело, чтобы оттащить в сторону.

После того как он убил начальника охраны, Ясмин-бегума взглянула на него с уважением. В глазах её всё ещё горел кровожадный огонь. Затем она поблагодарила его. Мухаммед Али скупо отдал ему должное, а охрана афганца наблюдала за ним в странном молчании, с каким-то подобострастным ожиданием. Но в то время Хэйден не был в состоянии обращать внимание на них. Он убил человека. И даже несмотря на то, что это было необходимо, он ощущал отвращение к тому, что ему пришлось сделать.

В состоянии транса, с болью, пульсирующей в раненной руке, Хэйден покидал Мавалипурам, и постепенно внимание его привлёк окружающий пейзаж, раскрывшийся перед ним подобно цветку лотоса. Молодая зелень рисовых полей вдоль реки Палар прерывалась тёмными лежбищами у воды, на которых буйволы пережидали полдневную жару. Это был пейзаж, в котором доминировала широкая, но мелкая река, вокруг которой простиралась плодородная равнина с видневшимися на далёком расстоянии женщинами в ярко раскрашенных сари. Они трудились в поле и провожали процессию взглядами, стоя у хижин, крытых пальмовыми листьями.

Жара продолжала усиливаться, и небо, насыщаясь влагой, всё тяжелело от паров, становясь молочно-белым, как бельмо. Хэйден Флинт знал, что надвигается сезон муссонов. Он оглядывался назад, досадуя на медленность их передвижения и раздражаясь видом громоздкого и неуклюжего паланкина. Ему казалось, что женщина должна чувствовать себя заточенной в этом ограниченном пространстве — в закрытых и завешенных носилках. За паланкином были посланы всадники в Аркот, которые вернулись с его частями, привязанными к вьючным лошадям. Он часто видел подобные носилки в Калькутте и Мадрасе. Зажиточные английские торговцы пользовались ими, чтобы произвести впечатление на местных бенгальских посредников, для которых престижность значила всё. Но его отец никогда не пользовался паланкином. Он говорил, что позволит отнести себя лишь единственный раз — в последний путь, когда он будет лежать в ящике и не сможет воспротивиться этому путешествию.