Тимоти Финдли - Пилигрим

В коридоре сияли хрустальные люстры, и, шагнув на ковер, постеленный на мраморном полу, графиня подняла руки, будто защищаясь от нападения. Люстры могли быть звездами, а звезды были ее врагами.

Зная об этом, Дора быстренько повела подопечную к блестящей стеклянной двери, украшенной металлическими арабесками.

— Пойдемте скорее, — сказала она.

За дверью начиналось царство воды, ее запахов и звуков.

По краям неярко освещенного коридора располагались небольшие раздевалки с зеркалами, вешалками, расческами, гребнями и лентами, предназначенными на тот случай, если во время процедуры у дамы растреплется прическа. Кроме того, в каждой раздевалке стоял шезлонг для пациентки и стул с прямой спинкой для сопровождающего санитара или медсестры.

Десятый номер был: свободен. Когда они зашли в раздевалку, Дора закрыла дверь и начала снимать с графини белье, одну вещицу за другой. Все это она аккуратно сложила или повесила на крючки, а затем вновь надела на Блaвинскую халат.

В других психиатрических лечебницах и санаториях тем, кто принимал водные процедуры, как правило, выдавали купальники. Но в Бюргхольцли пациенты входили в воду обнаженными. Правда, они могли завернуться в большую белую простыню или же банное полотенце — из соображений скромности, а также для того, чтобы не простудиться.

Хотя простудиться здесь было трудно.

Мир, в который Дора с Блавинской готовились окунуться в конце коридора, представлял собой клубящееся туманом царство ванн и бассейнов, парных, саун и фонтанов теплой воды.

Доре здесь нравилось, и каждый раз, приводя пациентов на процедуры, она жалела, что не может поплескаться вместе с ними нагишом. Она никогда не понимала. зачем в других гидротeрапевтических центрах надевают купальники. Они тесные, под ними сжато в тиски, кожа зудит. Нервное напряжение в таких условиях снять невозможно — оно скорее тoлько усилится. С тем же успехом их могли 5ы заставлять купаться в смирительных рубашках. Таково было мнение Доры.

Миновав очередной ряд дверей, они вошли в просторное помещение, похожее на пещеру, населенную призрачными фигурами в простынях. Здесь слышались только приглушенные звуки шагов да плеск воды. И еще пение одного из призраков.

Певица находилась довольно далеко, однако благодаря влажному воздуху и отсутствию эха ее кристально чистый голос разносился по всей купальне. Никаких слов — только льющаяся, плавная мелодия.

Графиня Блавинская протянула Доре Хенкель руку, будто принимая приглашение на танец, и застыла как статуя.

«Я не понимаю! — словно говорила она. — Это бальный зал? Вы за мной ухаживаете? Я не знаю, кто вы».

Очевидно, ее сбило с толку женское пение.

Меццо-меццо-меццо-сопрано!

Вы знали, что Луна — это меццо-сопрано?

Поток серебристых звуков лился по пещере, и фигуры, окутанные парами, останавливались, прислушиваясь.

Дора повернулась и посмотрела на Блавинскую.

«До чего же она хороша! — подумала медсестра. — Светлые, почти розоватые волосы, детские глаза. Если бы… Ах, если бы…»

Мелодия подходила к своему завершению, пропадая в тумане. Последняя нота воспарила в воздухе — и растаяла без следа.

Татьяна отпустила руку Доры.

Люди, стоявшие перед ними и по сторонам, начaли расходиться.

«Если бы здесь каждый день звучала музыка, — подумала Дора, — ничего не надо было бы говорить».

Дора повела графиню вперед. Она искала свободную ванну, но все они были заняты. Рядом с больными стояли или сидели санитары — включали краны и ловко направляли на пациентов шланги так, будто поливали в саду увядшие цветы в надежде вернуть их к жизни.

В конце концов Доре удалось найти незанятую ванну, и она встала за спиной у графини, зная, что, прежде чем та разденется и погрузится вводу, ей придется пережить небольшой приступ паники.

Ванна глубиной в четыре фyта была из ирландского мрамора с зелеными, похожими на прибитые приливом водоросли, прожилками и завитушками. Над подсоленной фосфоресцирующей водой, словно над Атлантическим океаном, поднимались пары. Казалось, ты стоишь туманным и теплым днем на скалистом берегу.

— На Луне нет воды, — сказала однажды графиня. — Нет воды, нет приливов, нет ничего, кроме пыли и пепла. Мы купаемся в пепле! — торжествующе воскликнула она. — Мы купаемся в пепле и пудримся пылью!

Дора спросила, как же они утоляют жажду.

— Там нет жажды, — ответила графиня. — Нет ни жажды, ни голода — ничего человеческого. Нет желаний. Нет страстей. Нет тоски. Мы свободны.