Тимоти Финдли - Пилигрим

Что мне снится?

Что это за место, столь суровое и беспощадное? Забитое битком, однако пустое на вид и такое печальное, словно сама земля впала в вечную скорбь? Боюсь, это скотобойня, а мы все — бараны.

То, что я знаю о прошлом, превращает будущее в такое бремя, которое мне нести не под силу. Хоть бы лучик дневного света увидеть! Услышать бы какой-нибудь другой голос, кроме моего собственного!»

Сибил закрыла дневник. Она плакала. Сперва она даже не поняла почему — но потом ее осенило. Из-за слов «даруй им вечный покой». Заветная мечта Пилигрима.

Перед сном она попросит Фиби завернуть дневники и положить их в шкаф.

До следующего раза.

— Вы уверены, что рассказали мне все?

— О чем?

— О ваших отношениях с мистером Пилигримом.

Глядя на Сибил на следующее утро, Фуртвенглер казался не дружелюбным врачом, а скорее прокурором. Говорил холодно, а вопросы задавал почти бестактные.

— Не знаю, на что вы намекаете, доктор, но могу сказать, что мистер Пилигрим не мой любовник. И никогда им не был.

— Я этого не говорил.

— Но думали.

— Да, вы правы. Однако я никогда не позволил бы себе вдаваться в детали. То, что вы с мистером Пилигримом делаете…

— Не оправдывайтесь, герр доктор. Я прекрасно вас понимаю. Мы с мистером Пилигримом ничего не делаем. Вы когда-нибудь слыхали о простой дружбе?

— Простая дружба между мужчиной и женщиной — явление довольно редкое, леди Куотермэн. Вы наверняка знаете это по опыту.

— Я ничего подобного не знаю.

— А у вашего мужа есть подруги?

— Подруги и друзья женского пола — это не одно и тоже. И вы наверняка знаете это по собственному опыту, доктор.

Они сидели в зеленых креслах в приемной, озаренной горящим камином, и смотрели друг на друга — оба настороже, оба готовые дать отпор. Доктор Фуртвенглер не сомневался, что леди Куотермэн ему солгала. В свою очередь, Сибил начала терять к нему доверие. С какой стати она должна терпеть такое хамство?!

— Вы говорите, что не были любовниками, — сказал доктор. — Но мне необходимо понять природу ваших взаимоотношений.

Этот вопрос показался Сибил Куотермэн наглым и глупым.

— Скажите по крайней мере: давно вы с ним знакомы?

— Целую вечность.

— Прошу вас, леди Куотермэн!.. Чем больше вы мне расскажете, тем скорее я смогу ему помочь. «Целую вечность» — это не ответ.

— Почему?

— Для того, что мне необходимо знать, вечность — слишком неопределенное понятие. Оно может означать что угодно.

— Ладно, — вздохнула Сибил. — Мне было двенадцать. Ему — восемнадцать.

— Двенадцать и восемнадцать. Значит, вы познакомились в…

— В 1880 году. Тогда умер мой отец.

— А мистер Пилигрим?

— Я нашла его в саду.

— Простите?

— Я нашла его в саду. Это было в Чисвике.

— В Чисвике?

— Да, я там выросла. В западной части Лондона, около реки. Темзы.

— Вы там родились?

— Нет, хотя и могла бы. Понятия не имею, где я родилась.

Мне никто не говорил.

— Ясно. Значит, вы нашли мистера Пилигрима в саду.

— Да. Летом, в августе. Отец умер накануне, и моя мать была в отчаянии. Она хотела, чтобы мой брат Симс был рядом с ней. А меня видеть не желала. Я была этому только рада, потому что сама не находила себе места от горя. Было ранее утро. Я не спала всю ночь. Я вышла в сад в ночной рубашке, босиком. До сих пор отчетливо помню ощущение травы и росы под ногами. На мне было что-то накинуто — по-моему, шерстяное одеяло. Голубое… У вас есть сигарета? Мне хочется курить.

Доктор Фуртвенглер встал и протянул серебряный портсигар. Сам он тоже взял сигарету и прикурил обе от щепки, которую вытащил из камина.

Сибил откинулась на подушки и сощурилась, глядя на огонь. Дым от сигареты колечками клубился вокруг ее лица. При свете дня ее красота была еще разительнее, хотя сама маркиза, похоже, этого не осознавала. В ее внешности не было ничего искусственного. Бледное лицо, зачесанные назад волосы, сине-фиолетовые глаза — все от природы, без прикрас. Из украшений на ней была лишь нитка жемчуга, обручальное и свадебное кольца да маленькая брошка из оправленной в серебро зеленой яшмы, приколотая к платью. Фуртвенглер заметил также родимое пятно на запястье под ладонью — красноватую, еле различимую полоску, похожую змейку.

— Вы говорите, что вышли в сад. Рано утром?

— На заре. Было уже светло, хотя солнце еще не встало. Наш сад в Чисвике обнесен забором — старым серым, увитым плющом и диким виноградом. Осенью забор становится оранжево-красным, словно пылает. Но в то утро он был зеленым. Сочные, плотные виноградные гроздья, почти закрывающие камни… И деревья. Это было изумительно. Прекрасно. К одному из деревьев, дубу, была приставлена лестница. Не знаю зачем, я просто помню, что она там была. И…