Андраш Шимонфи - Перелет

Вечером, часов в семь, зазвонил телефон. Это был Пал Алмаши. В тот день он прилетел из Нью-Йорка и сразу же позвонил мне по телефону, потому что привез очень важную новость: в Америке он встретился с одним из братьев Зерковичей — Петером. Петер Зеркович рассказал ему, что такой автомобиль действительно существовал. Он принадлежал семье Зеркович, за рулем был Оскар Зеркович, которого уже нет в живых. Петер Зеркович заявил, что в автомобиле, кроме него, были политик Генрих Хевеш и коммунист Габор Петер. На пути к Секешфехервару им пришлось много раз останавливаться, разворачиваться, ехать в объезд из-за отступающих немецких частей. Правда, проверки они не боялись, документы у них были отличные. («Организовал» их Золтан Мико, майор генерального штаба, работавший во 2-м отделе генерального штаба.) С большим трудом они все же доехали до Балатона и видели, как с пустоши Гамаса взлетел самолет. Это мог быть только тот самый самолет, потому что других машин на этом вспомогательном аэродроме не было.

Я, разумеется, обрадовался известию, полученному от Пала Алмаши. Хотя оно вызвало у меня новые вопросы: почему автомобиль, на котором ехал отец, не имевший документов, смог добраться до пустоши Гамаса, а машина с политиками, у которых были прекрасные документы, на 1,5–2 часа задержалась, что, в свою очередь, привело к тому, что самолет, не дождавшись их, улетел…

Я решил поделиться с отцом информацией, привезенной Палом Алмаши, на следующее утро пойти к нему в больницу и хорошенько еще раз обо всем его расспросить.

Но буквально через час у меня вновь зазвонил телефон. У аппарата была врач Андреа Херинг (кстати, дочь того самого Пала Херинга, в костюме которого мой отец ходил на встречи с представителями Венгерского фронта). Она сообщила, что полчаса назад, в восемь часов вечера, вследствие эмболии сосуда легких умер мой отец.

ЗАЯВЛЕНИЕ КАРОЯ ВАРКОНИ (1959 год): «Я, Карой Варкони, прапорщик запаса, в октябре 1944 года нес воинскую службу в качестве чертежника-картографа в подразделении, которым командовал капитан генерального штаба Эрнё Шимонфи-Тот. В последние дни октября 1944 года я получил от Эрнё Шимонфи-Тота приказ: объехать к первому ноября линию обороны Будапешта и нанести на карту (масштаб 1: 25 000) все обнаруженные опорные пункты обороны, укрепления, точно указать количество и тип огнестрельного оружия, степень готовности и силу оборонительных позиций, месторасположение противотанковых рвов и заграждений. Я выполнил приказ и нанес на 12 карт вышеуказанные данные и передал их в начале ноября Шимонфи, а спустя три дня узнал, что он, захватив с собой изготовленные мною карты, перешел на сторону советских войск.

Я могу засвидетельствовать также, что за время нашей совместной службы Э. Шимонфи-Тот неоднократно как в личных беседах, так и на офицерских собраниях (и даже в присутствии высокопоставленных немецких офицеров) высказывался против ведущейся войны, называя ее грабительской, бессмысленной, безумной, а для нашего народа — катастрофической. В подтверждение своих слов упомяну об одном случае, который произошел незадолго до его перехода на сторону Красной Армии. В штабе, который размещался тогда в Будапеште, в женском интернате Нотр-Дам де Сион (ныне студенческое общежитие имени Яноша Араня) в присутствии немецких офицеров группы связи Шимонфи горячо говорил о том, что наша страна идет к гибели. Забыв о всякой осторожности, он называл немцев «бездарными подлецами», которые используют территорию Венгрии как арену тяжелых арьергардных боев. То, что этот эпизод был, могут подтвердить офицеры запаса Антал Надьбакаи и доктор Дёрдь Тороцкаи».

МЕМОРАНДУМ ВЕНГЕРСКОГО ФРОНТА (20 сентября 1944 год)

1) Венгерская армия прекращает военные действия против вооруженных сил союзных держав и разоружает все немецкие части, находящиеся на территории Венгрии.

2) Венгрия объявляет войну Германии.

3) Одновременно с этим Венгрия направляет делегации в страны антигитлеровской коалиции для заключения перемирия и выработки условий совместной вооруженной борьбы с Германией.

4) Будет образовано коалиционное правительство из представителей политических партий, входящих в Венгерский фронт, а также армии.

ОТЕЦ РАССКАЗЫВАЕТ: — Приведенная выше цитата взята из первого меморандума Венгерского фронта, направленного правительству. Аналогичным по духу и идентичным по содержанию был и тот меморандум, который мне показал Золтан Тилди 12 ноября. Поскольку он не назвал мне имена политиков, которые должны были вместе со мной перелетать через линию фронта, а просто сказал, что это будут «лица, правомочные подписать документ, или их уполномоченные», я подумал, что он не назвал мне имена этих людей из соображений конспирации. И это было вполне понятно. Но с течением времени, по мере того как стали всплывать новые имена тех, кто «потенциально» мог быть моим попутчиком в известном полете, я все больше задумывался над этим вопросом. У меня, правда, нет никаких фактов, никаких доказательств в пользу того, что все происходило именно так, как я себе это сейчас представляю, но истина где-то близко. Мне кажется, что Тилди не назвал мне имена политиков по той простой причине, что сам не знал их, а вовсе не из соображений конспирации… В то время он не мог знать имена политиков (правда, список, очевидно, был составлен заранее), поскольку список этот претерпевал постоянные изменения. Почему? Думается, по той причине, что внутри находившейся на нелегальном положении коммунистической партии существовали две точки зрения. Сторонники первой считали, что находившихся в Москве в эмиграции коммунистов (признанным лидером которых был Матьяс Ракоши, член руководства Коминтерна) следует поставить в известность о происходящем лишь тогда, когда обстановка на родине в основном прояснится и стабилизируется, иначе возможные указания с их стороны только осложнили бы или даже нарушили сложившийся в Венгрии союз левых партий. Общеизвестно, что один из подписавших текст меморандума, Дюла Каллаи, был уже тогда активным борцом за политику Народного фронта. Сторонники второй точки зрения, наоборот, выступали за немедленное установление связи с московской эмиграцией, чтобы своевременно согласовать с ними позиции в отношении планов на ближайшее будущее. Поэтому, когда появилась возможность перелететь в Москву на самолете — а других возможностей для срочного установления двусторонних контактов между коммунистами-эмигрантами и действующими в подполье коммунистами не было, — то, стало быть, лететь должен был представитель какой-то одной из этих точек зрения. Поскольку в числе подписавших меморандум был молодой журналист Дюла Каллаи, я прямо спросил у Тилди, не он ли полетит со мной. На что Тилди ответил уклончиво, можно даже сказать, смущенно, мол, окончательное решение на этот счет пока не принято. («Может быть, и он».) Когда же много лет спустя я встретился с нашим пилотом Иожефом Тереком, ныне живущим в Папе, он рассказал мне, что еще в конце сорок пятого года получил от Габора Петера приглашение отпраздновать годовщину «едва не состоявшегося совместного перелета». Йошка тогда не пошел на этот домашний праздник, а из самого факта приглашения сделал вывод, что в Москву, вероятно, должен был лететь Габор Петер, сторонник немедленного установления контактов с коммунистами-эмигрантами. Но, подчеркиваю, это всего лишь догадки, а установление истины входит в компетенцию Института истории партии. Насколько мне известно, подобное исследование — дело будущего.