Прежде всего я позвонил по телефону дежурному офицеру в Центральное управление перевозок. Его на месте не оказалось, но к телефону подошел старший служащий Эдер, которого я отлично помнил еще по его работе в прежние годы. Я поручил Эдеру держать под контролем движение спецпоезда и попросил его связаться с нашей комендатурой на венском вокзале, чтобы они сообщали нам обо всем непредвиденном.
Сделав это, я попытался снова уснуть. Какое-то время меня никто не беспокоил. Во второй половине дня раздался телефонный звонок от Эдера.
— Что-нибудь с «Тураном»? — спросил я.
Он ответил, что о «Туране» пока ничего нового сообщить не может, но получено сообщение о взрыве на железнодорожном полотне у разъезда Бичке. Я задал ему вопрос, кто же это мог сделать. А мозг мой продолжал лихорадочно работать: «Внимание! Регент все еще в Клейсхейме, его поезд не выходил из Зальцбурга. Но путь его на родину лежит как раз через Хедьешхалом—Бичке—Келенфёльд!»
Итак, кто же мог устроить взрыв?
Эдер ответил, что пока ничего не известно, но расследование уже началось. Установлено: взорвана стрелка на пути, ведущем на Будапешт, и что он после моей просьбы счел своим долгом сообщить об этом. Что говорить? Я просто-напросто испугался…
Кто совершил диверсию — неизвестно, но стрелка выведена из строя. Дело принимает серьезный оборот. Надо что-то предпринимать. К кому же я должен обратиться? К тому же поздний час. Я был накоротке знаком с министром внутренних дел Керестеш-Фишером. Набираю номер его телефона и докладываю о том, что узнал. От волнения я, кажется, даже потребовал, чтобы регент сошел с поезда и вернулся в Будапешт на автомобиле. Ведь полотно-то можно, конечно, и восстановить, но кто может поручиться, что его снова не взорвут, причем на этот раз, скажем, между Бичке и Хедьешхалом?
— Кто же мог это сделать? — тут же спросил меня министр. Я ответил, что это пока не установлено. Керестеш-Фишер тоже заволновался. Видно, сон у него как рукой сняло. Министр заявил, что хотел бы увидеться со мной. Спросил, где это сейчас лучше сделать? Я предложил Центральное управление перевозок, которое находилось в здании МАВ. Мы договорились встретиться там через двадцать минут.
Едва я переступил порог Центрального управления перевозок, как ко мне кинулся Эдер и доложил, что в Бичке прибыли немецкие эшелоны и что солдаты выгружаются из вагонов. Он сообщил, что на станции происходят драки и препирательство. Немцы говорят о саботаже, протестуют, кричат, угрожают… Выходит, мы еще и саботажники? Мы еще и сами взорвали стрелку?.. Не скрою, у меня мелькнула мысль о том, что это могли сделать и коммунисты, но я тут же отверг это предположение. Диверсия не имела никакого смысла. Что же все-таки там произошло?.. Признаюсь, поначалу я не подумал о том, что немцы сами могли устроить диверсию, чтобы под этим предлогом направить туда войска…
Выслушав мой поспешный доклад, Керестеш-Фишер крикнул: «Черт возьми, неужели немцы там выгружаются?!»
Я ответил: «Дядя Фери, подождите минуточку, я сейчас сбегаю в диспетчерскую и посмотрю графики движения поездов!» Тогда-то я в первый раз и подумал о том, что взрыв могли устроить сами немцы. Как это раньше не пришло мне в голову? На графиках движения специалисту все мгновенно становится ясно. Сразу видно, когда отправляется новый состав, когда эшелон застревает. Как? Очень просто… Со станций докладывают, когда мимо них проходит тот или иной состав. И все это отмечается на графиках. Я прошу сотрудников показать мне графики. Через несколько мгновений они оказываются передо мной на столе. На них разноцветными карандашами обозначены перемещения эшелонов, венгерских и немецких. Номера поездов и направление их движения.
И я вижу, что большинство немецких эшелонов движется к Будапешту…
Конечно, я тут же бросаю взгляд на графики, чтобы отыскать, где расположена взорванная стрелка. Вижу — это произошло у Цегледберцеля, неподалеку от Бичке…
У нас с немцами было соглашение, по которому, кроме Сольнока, они нигде больше не могли выгружаться из эшелонов. Ясно! Теперь все сразу становилось на свои места.
Я кинулся к министру. Он звонил в министерство. Я слышал, как он отдавал приказы сотрудникам побыстрее выяснить, что случилось у Бичке. Я рассказал ему, что немцы высаживаются в Цегледберцеле.
И тогда я понял: прав оказался Дюла Кадар, немцы нас оккупируют.
Министр тоже был согласен со мной.
Керестеш-Фишер предложил тут же отправиться к премьер-министру. Мы уселись в мой автомобиль. Шофер вел машину осторожно, по инструкции: с потушенными фарами и на небольшой скорости. Я заметил, что министр нервничает. Он вдруг сказал, обращаясь к водителю: «Гони, сынок! Жми! Под мою ответственность!»
Читать дальше