Эдмон Лепеллетье - Коварство Марии-Луизы

– Клянемся, что отомстим врагам! – в один голос воскликнули храбрые офицеры.

Но маршалы Удино, Ней и Макдональд убедили Лефевра, что нужно представить Наполеону все опасности, все бедствия, какие может вызвать новая война, да еще в самом Париже.

Император терпеливо выслушал своих маршалов и затем спросил Лефевра, желает ли он служить под начальством Бурбонов.

– Я старый республиканец, – ответил маршал, – и ненавижу белую кокарду. Я не стану служить под начальством тех принцев, которых нам навязывают казаки. Но сенат, народ, весь свет требует мира, ваше величество. У моих товарищей, может быть, имеются какие-нибудь личные интересы, у меня же их нет. Я очень предан вам, ваше величество, но начинаю думать так же, как и другие, что нам необходим мир.

– Следовательно, я служу препятствием для мира? – воскликнул Наполеон, совершенно уничтоженный замечанием верного маршала.

Это было нравственное поражение, более чувствительное, чем все военные бедствия.

– Твоя жена не говорила бы так, – заметил он Лефевру, после чего, не сказав более ни слова, повернулся спиной к своим маршалам, поколебленным изменой Мармона, и заперся у себя в комнате.

В этот скорбный момент Наполеон испил до дна всю чашу страданий. В этой комнате, в Фонтенбло, он пережил все унижения, все страдания, испытанные на острове Эльба, при Ватерлоо и на острове Святой Елены.

Его фельдмаршалы, его друзья и товарищи не желали более продолжать борьбу, им наскучила боевая жизнь. Бурбоны обеспечивали им мирную, покойную жизнь в их богатых владениях, и они предпочли новых повелителей своему старому, который сулил в перспективе только славу и новые сражения. Они пресытились и утомились славой и битвами. Они твердо решили покончить с войной и ради Достижения этой цели, не колеблясь, готовы были избавиться от него.

Великий побежденный невыразимо страдал от этой перемены в настроении тех людей, которые до сих пор послушно следовали за ним повсюду в Европе, принимая Участие во всех битвах. Он не находил более опоры, не знал, кому довериться.

Он стал опасаться военного переворота. Презренный генерал Субори, старинный друг Моро, запятнал себя участием в измене Мармона, он поспешил привести в исполнение договор, заключенный герцогом Рагузским с князем Шварценбергом, и ввел в Версаль 6-й корпус, открыв для неприятеля Эсон и Фонтенбло. Наполеон чувствовал, что повсюду ему изменили, и не знал, на что решиться: продолжать ли борьбу или же отказаться, отречься от престола? Мысль о сыне заставила его принять решение: отречься в пользу Римского короля и регентство вручить Марии Луизе.

Все маршалы, за исключением Удино, не любили Бурбонов и были бы рады такому исходу, который принес бы мир и вместе с тем сохранил бы империю.

– Да, ради моего сына, ради моей жены я должен сложить свою шпагу и отказаться от всего! – с усилием пробормотал Наполеон и, вынув из кармана портрет Марии Луизы, поцеловал его.

В этот момент вошел камердинер Наполеона, единственный человек, имевший право входа в подобные минуты. и доложил ему, что в Фонтенбло приехала дама, которая желает видеть императора.

Наполеон по описанию камердинера догадался, кто могла быть эта особа, несколько поколебался, но затем отдал приказание проводить к нему посетительницу.

Вошла графиня Валевская, радостная, трепещущая, и со слезами бросилась в объятия императора.

Это была красавица-полька, которую из политических соображений свели с Наполеоном во время войны 1809 года. Красавица-графиня отдалась Наполеону из патриотизма, испытывая вначале только страх перед ним, но затем она воспылала к нему глубокой страстью. Плодом этой связи явился сын, о судьбе которого Наполеон позаботился. Это была единственная женщина, которая действительно искренне любила Наполеона.

Графиня Валевская примчалась в Фонтенбло, чтобы утешить своего возлюбленного и предложить сопровождать его в какое угодно изгнание, которое придумают для него мстительные монархи. Из первых же слов императора она поняла, что он не отдавал себе отчета, насколько велико его несчастье. Наполеон говорил ей об измене Мармона, очевидно не зная ничего остального.

– О, люди, люди! – воскликнул он. – Мои маршалы говорят с негодованием о Мармоне и стыдились бы быть с ним заодно; а между тем им досадно, что он опередил их на пути к счастью, и они охотно стяжали бы при помощи Бурбонов такие же титулы.

– Мармон был вашим другом, и понятно, что его неблагодарность, жертвой которой вы стали, должна очень огорчить вас, – с нежностью заметила графиня. – Но, увы, есть нечто худшее! – произнесла она со сдержанным вздохом.