Наконец послышался гомон, гул голосов, — коридор вывел в широкую, огромной показавшуюся казарму, по-тюремному скупо освещенную слабыми лампочками, еле желтевшими под серыми каменными дугами потолка. Густою толпою — солдаты. Рыжебородый остановился.
— Какой полк?
Ближайший солдат ответил неохотно:
— Второй стрелковый.
Глаза рыжебородого рассмеялись. Он поднял руку.
— Товарищи!
На слово, на знак сразу всколыхнулась казарма. И сразу сгрудились вкруг рыжебородого тесные солдатские ряды.
— Боевой братский привет от революционных полков и рабочих Петрограда. Я прислан к вам — как полномочный комиссар Совета рабочих и солдатских депутатов — передать, что от вас, стрелки, зависит не допустить черной измены, затеянной царскими холопами. Революция в опасности. Слушать мою команду. В ружье!
Императорский завтрак только что кончился. Шестнадцать блюд, еле тронутых золочеными вилками. Николай выпил два бокала мадеры, он пришел в хорошее настроение. Кофе было сервировано в "синей штофной", рядом со столовой.
Перешли. Александра Федоровна, в черном, чуть открытом под тройной ниткой жемчуга платье, присела на диван у дальней стены. На щеках, под глазами красные пятна. Плакала?
— Нет, я еще раз должна сказать: настроение вашего величества решительно смущает меня. У меня впечатление, что вы… как-то слишком легко переносите случившееся.
Николай в тужурке, по-домашнему, стоял у окна, отбивая пальцами по стеклу любимый, нетрудный бар-бар — барабанный военный марш. Во дворе, у ворот, автомобиль. Уже? Но отъезд назначен на три часа. Камердинеры еще укладывают вещи.
Он обернулся на голос жены. И ответил — тоже на английском языке: между собой они всегда говорили по-английски.
— Я верю в божий промысел, Аликс. И, если рассуждать философски, никакой же катастрофы нет. Сказать искренне, я даже рад буду побыть некоторое время в отпуску.
Императрица подняла голову гневно:
— Вы называете это отпуском?
— Именно, — кивнул Николай. — Они могут думать, что угодно, но бумажка от 2 марта есть именно заявление о временном отпуске. Пока все станет на место. Конечно, дело осложнилось, потому что Михаил напугался рабочих… и получилось междуцарствие… Но ведь и это сколько раз бывало в истории… В конце концов все станет на место. Потому что, видите ли, Аликс, философия истории такова, что все в конце концов становится на место. Даже этот свирепый Керенский оказался совсем ручным: скверные манеры, конечно, сразу видно, что parvenu, но… в общем он держится скромно… Как вы нашли его? Он же вам представлялся.
— Он поцеловал мне руку, — брезгливо сказала Александра и потерла пальцы. — Пришлось вылить целый флакон духов, чтобы смыть. Вы правы в одном: он робел передо мной — это было очень видно. В дороге он будет учтив и сделает все, что надо, — в этом я уверена.
— Вот и чудесно! — весело воскликнул Николай. — Спокойствие восстановится, я ни секунды не сомневаюсь. И Корнилов, которого Родзянко под носом этих думских идиотов перевел в Петербург командовать здешним округом, и мой косоглазый друг Алексеев гарантируют, что рабочих усмирят в ближайшее же время. А ведь зло только в них: солдат замутили они, теперь это точно известно. Пока наши тут управятся, мы отдохнем в Англии… Это будет вроде нового медового месяца. Одни, в каком-нибудь старинном замке… За двадцать три года мы, в сущности, никогда не жили одни.
— Теперь, конечно, прекрасный случай остаться в полном одиночестве! Александра тягучим движением оперла острый подбородок на скрещенные пальцы. — Медовый месяц мы могли б провести и в Ливадии. Если б вы всегда слушались меня! Если бы вы позволили мне раньше написать брату Эрни, в Германию… Тогда же, как только он передал предложение Вильгельма заключить сепаратный мир… Мир был бы уже подписан, и нам не пришлось бы везти больных детей за границу, рискуя их простудить…
— Боткин уверяет, что опасности простуды нет, — жалобно почти сказал Николай, шагая по комнате. — А насчет мира… Кто знает! Политика — это такая путаная вещь.
— Для нерешительных! — перебила гневно Александра. — И все наше горе в том, что вы не умели быть достаточно решительным. Самодержец! Одного знака довольно, чтобы любой человек потерял все: честь, имущество, жизнь… Все должны были дрожать перед вами, а вас никто не боялся… И вот — результат. С этим должно быть покончено раз навсегда. Когда мы вернемся, вы должны стать грозным царем.
Читать дальше