Николай Задонский - Смутная пора

Но этот дипломатический ход, понятый генералами и Мазепой, внимания короля не привлек. Карл плохо слушал своего генерала. Он находился во власти собственных мыслей и, приняв паузу за окончание надоевшего доклада, облегченно вздохнул:

– Я так и знал, генерал, что вы не скажете ничего нового, – равнодушно произнес он.

– Но, ваше величество, – смутился Гилленкрок, – эти обстоятельства…

– Они ничего не меняют, – перебил Карл. И неожиданно приветливо улыбнувшись Мазепе, он обратился к нему: – А скажите, гетман, правда ли, что здесь, у Полтавы, найдены следы Александра Македонского?

– Здесь найден древний каменный памятник, будто бы воздвигнутый великим полководцем, – ответил Мазепа, бросив неприязненный взгляд в сторону Гилленкрока.

– Гетман шутит, – вспыхнул тот. – Здесь не было и не могло быть дороги в Азию, ваше величество.

– Это не значит, что ее не следует искать, дорогой генерал, – сказал Карл и поднялся.

Генералы и Мазепа встали вслед за королем, но он жестом велел им сесть, сделал несколько быстрых шагов, остановился у стола и, ткнув пальцем в карту, лежавшую перед Реншильдом, продолжал:

– Итак, вопрос ясен… Что вы предлагаете, господа?

– Подкрепить армию соединением с польскими войсками Лещинского, – сказал Реншильд.

– И с корпусом генерала Крассау, оставленным в Польше, – добавил граф Пипер.

– Это значит?

– Снова перейти Днепр и отступить в Польшу, – глядя в лицо короля, отчеканил граф. – Это единственное благоразумное решение вопроса, ваше величество…

Лицо Карла покрылось красными пятнами. В глазах зажегся огонек злобы и упрямства.

– Этот переход будет похож на бегство! – крикнул он срывающимся от волнения голосом. – А я никогда не побегу от царя Петра. Слышите, никогда! Если бы сам бог послал ангела небесного с приказанием отступить от Полтавы, я бы и тогда не отступил. Я знаю русских лучше вас… Я их выгоню с казацкой земли… Я заставлю их принять мои условия… А вы, генерал, – резко повернулся он к Гилленкроку, – должны все подготовить к нападению на Полтаву и сказать нам, в какой день возьмем мы эту ничтожную крепость.

– В ней четыре тысячи гарнизона, ваше величество, кроме казаков и населения…

– Русские сдадутся при первом пушечном выстреле с нашей стороны!

– А я думаю, – возразил Гилленкрок, – что русские будут защищаться до последней крайности и пехоте вашего величества сильно достанется от продолжительных осадных работ…

– Я уверяю вас, генерал, русские долгой осады не выдержат. Как ваше мнение, гетман? – обратился король к Мазепе.

Гетман, хорошо знавший плачевное состояние шведской армии, понимал, что король затеял слишком рискованную игру, что генералы, советовавшие отступить в Польшу, правы, но сейчас старик, озлобленный презрительным отношением к себе этих надутых господ, решил стать на сторону короля: «Все равно упрямого мальчишку не убедишь, а портить с ним отношения мне сейчас нельзя», – подумал он.

– Непобедимость войск вашего величества известна всему свету, – спокойно сказал он. – Не малой сей фортеции противиться фортуне вашей…

– Вот голос мудрости, господа! – воскликнул король. – Завтра мы должны взять Полтаву штурмом…

… При выходе из шатра Гилленкрок взял под руку Мазепу и тихо, по-немецки, сказал:

– Вы напрасно говорили королю про памятник и фортуну. Он больше всего любит славу и легко поддается желанию делать то, что невыгодно ни нам, ни вам…

– Я стар, чтоб думать, как иные, о выгоде, – вздохнул Иван Степанович. – Я служу его величеству так, как могу…

– А если фортуна наша перейдет к русским? И вы станете их пленником?

– Господь милосердный не допустит, – испуганно перекрестился Мазепа, прощаясь с генералами.

Но испуг его был притворным. Мысль о возможности плена, вызывавшая еще недавно озноб всего тела, не смущала уже Мазепу. Он снова вел двойную игру. Поняв, что на шведов надеяться нечего, и решив схватить короля, гетман привлек к заговору ряд своих сторонников и уже подготовил многое.

Полковник Алексей Степанович Келин, хотя и прослужил в царских войсках почти двадцать лет, выглядел самым мирным человеком.

Был он неизменно добродушен, приветлив, разговаривал со всеми ровно и мягко, никогда не повышал голоса, за малую вину с подчиненных строго не взыскивал, любил пошутить и посмеяться, а в свободные часы и в рюхи с ребятами поиграть не отказывался, и попадье, у которой квартировал, кровлю починить.