Ольга Рогова - Богдан Хмельницкий

Всех больше говорили те, кто жили по окраинам и меньше зависели от панов.

– Пора нам взяться за сабли! – говорили они, – пора нам сбросить ярмо ляшское.

– Взяться за сабли дело нетрудное, – возражали им регистровые и те, кто были во власти панов, – но с одними саблями ничего не поделаешь. Ляхи выставят против нас наши же пушки, отобранные комисарами, тут и ружьями ничего не возьмешь…

– Можно позвать татар…

– Не пойдут с нами татары, сколько раз мы их били, не станут они тянуть за нашу руку.

Хмельницкий внимательно слушал, как советовали казацкие старшины. Наконец он дал знак, и все замолчали.

– Ваша правда, – сказал Хмельницкий, – своими силами нам трудно справиться с врагом! Без чужой помощи не обойтись. Двое соседей могут нам помочь: либо москали, либо татары. Москали бы как будто и лучше, они с нами одной веры, православные, да вряд ли они пойдут на поляков, они еще в силу не вошли… Но с татарами нам сойтись тоже нелегко, очень они уж злы на нас. Сколько раз мы их побивали и добычу отнимали от них, и нападали на них врасплох. Подумайте хорошенько, братья. Они к тому же, ведь, и поганые, может и не негоже нам с ними в союз вступать.

Призадумались старшины, но большая часть из них, все таки, стояла за союз с татарами.

– Лишь бы найти средство с ними поладить, – говорили они, – а уж там можно рассудить, грешно или нет призывать их на помощь.

Хмельницкий вынул королевскую грамоту и показал ее старшинам:

– Не хочу скрывать от вас, братья, что есть у меня такое средство в руках. Вот грамота королевская! В ней он разрешает нам строить чайки для войны с турками. Хотел он завести свое войско наемное, да панство не позволило. Он и обратился к нам. Еще в прошлом году канцлер Оссолинский сулил мне и знамя, и булаву, и гетманство; но я отказался, потому что сам собою ничего не хотел начинать. Думаю, друзья, пока этот лист у нас в руках, с татарами нам поладить не трудно, волей-неволей они будут нашими, когда узнают, что замышляет король. Послать к ним послов, дать прочитать им грамоту, да припугнуть их, не согласятся, то мы им самим войну объявим. На ляхов татары пойдут охотно за то, что они им не платят дани… Принимаете ли вы мой совет, друзья-товарищи? – закончил Хмельницкий, озирая все собрание.

– Принимаем! – воскликнули все в один голос. – Сам Бог посылает нам случай отомстить за обиды и поругания. Охотно признаем тебя нашим гетманом и будем тебе служить всем, чем можем! По одному твоему слову прольем кровь нашу, веди нас на панов! А с татарами всего способнее тебе самому переговорить, не через послов; ты долго жил у хана, все их порядки знаешь…

– Спасибо, братья, что доверяете мне, но гетманства я еще не приму, я еще не начальствовал над вами и не показал на деле, что достоин этой чести. Созывайте казаков, собирайте народ; по желанию вашему я буду вашим предводителем. Возложим все наше упование на Бога, Он да поможет нам!

– Умрем друг за друга! – крикнули все старшины. – Отомстим за обиды наши, защитим веру и церковь, и да поможет нам Всевышний.

Хмельницкий взял со старшин клятву, что пока они все будут хранить в тайне, но первому его зову каждый приведет столько народу, сколько он успеет собрать. Наконец, все разошлись, а Хмельницкий вернулся в Чигирин, где деятельно занялся приготовлением к отъезду. Наезд на Суботово застал его врасплох, он не успел собрать никаких поборов и остался без денег. Теперь он старался все, что можно, обратить в мелкую монету, в чем ему усердно помогал Ивашко, бегавший то к тому, то к другому жиду с разными ценными безделушками, с лишним оружием и с другими вещами.

Дня через два после казацкой рады в лесу пан Конецпольский сидел вечером в кабинете с полковниками Барабашем и Кречовским. Они курили коротенькие трубки, пили венгерское и толковали о последнем сейме и о решениях, принятых на нем относительно казацких льгот. Вошедший слуга доложил, что пана старосту желает видеть один из казацких старшин.

– Проси! – сказал староста.

Вошел Роман Пешта.

– Что скажешь, старина? – спросил Конецпольский.

Пешта отвесил низкий поклон.

– Есть у меня дело до ясновельможного пана, – сказал он, недоверчиво посматривая на Барабаша и Кречовского.

– Ничего, говори! Это мои приятели! – ободрил его пан. – В чем твое дело?

Пешта ступил шаг вперед и, понизив голос, с таинственным видом проговорил:

– Богдан Хмельницкий, бывший войсковой писарь, на этих днях раду собирал.

Паны переглянулись.