Ольга Рогова: Сын гетмана

– А все-таки попробовать? – с некоторым колебанием проговорил Ганжа. – Эта французская махина не дает мне покоя, очень уж мне хочется разнести ее, чтобы от нее и праху не осталось.

– Все вы, казаки, такие, – с неудовольствием проговорил сотник, – вы как малые дети, чего захотите, вынь да подай, сами в огонь лезете; мудрено ли, что обжигаетесь.

– Быть может, и не обожжемся! – угрюмо заметил Ганжа. – До свидания, товарищ! – проговорил он, подавая руку сотнику.

– Бог даст, свидимся, если не в этой жизни, то в будущей! – отвечал тот полунасмешливо. – Иди вперед, а я немного погодя.

Ганжа быстро зашагал к корчме, а Богдан остался на месте, задумчиво вглядываясь в неясные очертания крепости.

Вдруг около него что-то зашевелилось в траве и точно из-под земли раздался голос:

– Тату!

Богдан был не из робких, но, как казак, верил и в колдунов, и в оборотней, и в русалок.

– Цур меня! Цур меня! – со страхом прошептал он, творя крестное знамение.

– Тату! Да, ведь, это ж я! – нетерпеливо проговорил Тимош, вылезая из-под сухой травы.

– Наше место свято, – бормотал сотник и пятился назад, чувствуя, как его обдает холодным потом. «Оборотень!» – подумал он.

– Да лихо же тебе, татко! – сердито крикнул мальчик, схватив его за рукав. – Чи я оборотень? Полно же тебе цураться!..

– Ты как сюда попал? – сердито вскрикнул наконец сотник, оправившись от испуга.

– Так же, как и ты с дидом, – бойко отвечал мальчик.

– Вот я тебе дам подслушивать! – с сердцем проговорил отец. – Отстегаю тебя нагайкой, так и будешь ты соваться туда, где тебя не спрашивают. Говори, зачем тебя сюда принесло?

– Ты знаешь, татко, что я и тебя не боюсь, и нагайки не боюсь; всякий казак должен привыкать к ударам. А пришел я сюда, чтобы слышать, о чем вы с дидом говорить будете. Дид прав, а ты виноват; ты к панам лезешь, а он не лезет.

– Ах ты, щенок! – крикнул Богдан. – Вот только жалко, нагайку в корчме оставил, а то бы я тебе показал, кто прав, кто виноват.

– Виноват всегда тот, кто сердится и дерется ни за что ни про что – это ты сам говорил, – хладнокровно заметил мальчик.

– Да как на тебя не сердиться? Татарчонок ты этакий, мразь ты этакая!

– Не кричи, татко, еще корчмари услышат, – спокойно проговорил мальчик. – Слушай лучше, что я тебе скажу: не хочу я больше с тобою ехать к панам, отпусти меня с дидом Ганжою и Смольчугом. Не отпустишь добром, все равно, в Сечь убегу!

Богдан стоял как ошеломленный.

– Да ты, хлопец, и впрямь с ума спятил. Какой ты казак, тебя от земли не видать!

– Я, тато, знаю, что в Сечи есть много мальчиков, и в походы они с другими казаками ходят. Вон и Смольчуг с семи лет всюду за дидом во все его походы ходит.

– Вот то-то и есть, что они вскружили тебе голову своими рассказами. Убежать задумаешь – на цепь посажу.

– Не пустишь добром? – с угрозою в голосе спросил мальчик.

– И не думай, и мысль всякую из головы выкинь.

– Добре! – протянул Тимош, и зловещая, угрюмая нотка прозвучала в его голосе.

Они молча вернулись в корчму. Казаки уже спали, только Ганжа с корчмарем да еще с каким-то подозрительным человеком перешептывались в углу. Подле них, на печи, спал пожилой плотный широкоплечий казак, Иван Злой. Он ворочался с боку на бок и громко храпел.

Тимош окинул их быстрым взглядом, но сейчас же, потупив глаза, поплелся за отцом в дальний угол, где набросано было свежее сено, прикрытое бурками. Они улеглись; Богдан положил Тимоша к стене и загородил его своим тучным телом.

Проспал он долго. Солнце стояло уже высоко, когда он, лениво позевывая, поднялся со своей импровизированной постели.

Первое, что поразило его, было отсутствие Тимоша. В углу на сене никого не было. Вчерашние события быстро пронеслись в его голове, и он, как ужаленный, вскочил на ноги.

– Где хлопец? – грозно крикнул он вертевшейся около печки Хайке.

Та плутовски закрыла глаза и с самою заискивающею улыбкою проговорила:

– Ваша мосць сами знаете, где они...

– Кто они? – С бешенством крикнул сотник. – Будешь ли ты говорить толком?

Хайка оторопела.

– Да паны ж казаки и пан маленький хлопец. Они уехали рано, рано на заре, когда все еще спали.

Богдан с сердцем хлопнул себя по лбу.

– И как мне не пришло в голову, что Тимош может убежать? – прошептал он. – Да хорош и Ганжа, взял с собою ребенка в такое опасное предприятие.

Богдан готов был рвать на себе волосы: в сердцах он накинулся на жену корчмаря.

– Чего вы смотрели? Зачем вы пустили с ними ребенка без моего ведома? Пусть бы ехали сами и ломали себе головы... Я вас всех в порошок изотру!.. – кричал он, топая ногами.