Иозеф Томан - Дон Жуан. Жизнь и смерть дона Мигеля из Маньяры

Ветвь этого рода, графы Чинарка, владели Корсикой в течение двухсот пятидесяти лет.

От ветви же Лека произошел знаменитый Матео Васкес, который под покровительством кардинала Диего де Эспиноса, председателя королевского совета и верховного инквизитора Испании, заметившего одаренность Матео и его приверженность к ордену, достиг исключительного положения среди духовенства страны. Вначале секретарь кардинала Эспиносы, затем архидиакон Кармонский, позднее севильский каноник и член верховного совета святой инквизиции, Матео Васкес был назначен его величеством королем Филиппом II генеральным секретарем Испании, и «через руки его проходили все наиболее важные дела мира». Сервантес, испрашивая ходатайство Матео Васкеса за христиан, попавших в рабство в Бурбании, писал ему: «О вас, сеньор, можно сказать — и я говорю это, и буду говорить, ибо верю в это, — что вами руководит сама добродетель».

Второй Матео Васкес ди Лека собрал письма своего знаменитого деда и под названием «О тщете славы в этом мире» издал их в 1626 году — в том самом, когда родился Мигель.

Припоминает Мигель славные страницы родовой хроники, и вся гордость и честь рода проходят перед воображением того, кто изгнанником возвращается на родину предков.

Дорога, поднимающаяся меж скал прямо в темно-голубое небо, пройдена быстро — и цель все ближе.

Среди скал, высушенных, выжженных солнцем дотла, приютилась деревня Монтемаджоре; здесь, под сенью ветшающих стен, скромно и тихо живут потомки предков Мигеля.

Замок Лека-Анфриани прост, беден, но исполнен вкуса; он господствует над деревней.

Слуга оповестил о прибытии Мигеля, назвав его полным родовым именем. И вот уже сходит по лестнице глава дома, раскрывая объятия редкому гостю и родственнику.

Мессер Джованни, называемый дома «шьо [17]Анфриани», кузен дона Томаса, — стройный человек с бородкой, тронутой проседью, и с горделивой осанкой. Он приветствует племянника пышными словами и обнимает его.

— Добро пожаловать ко мне — мой дом и я будем служить тебе.

После этого гостеприимство на деле.

— Зарежьте овцу! — кричит мессер Джованни в пустынные переходы замка. — Зарежьте для гостя самую жирную овцу!

— Зарежьте овцу! — повторяет приказ изнуренного вида майордомо на пороге кухни.

— Зарежьте овцу! — отдается эхом по переходам и по двору.

Испуганный повар бежит в деревню.

— Зарезать овцу, хорошо, а где ее взять? Найдется ли во всем Монтемаджоре жирная овца? И что придется хозяину отдать в обмен за нее, когда гость уедет?

«Овцу, овцу! — приглушенно разносится по деревне. — К мессеру Джованни приехал важный гость…»

А гость и хозяин сидят перед погасшим камином.

— Да, дорогой Мигель, по-нашему будет Микеле, знаешь ли, наш род всегда был из первых в стране. Фимиам славы… на поле чести… Ах, меч и кровь! Плохие настали времена — не с кем воевать, бог оставил нас милостью своей, ржавеют наши мечи… Занимаемся, знаешь, хозяйством, и я… А, вот и дочь моя Роккетта, она прядет, молится и ведет дом…

— Вы прекраснее дочерей Испании, донна Роккетта, — молвит Мигель.

Жестом королевы подала она руку для поцелуя и покраснела, нежная, белая девушка с пышными темно-каштановыми волосами, несколько строгим ртом и большими глазами.

— У вас девушки тоже прядут и укладывают пряжу в сундуки? — спрашивает она.

— У нас девушки наряжаются и распевают песни.

— Благочестивые песни?

— И безбожные тоже, донна Роккетта.

— Ужас, — качает головой шьо Анфриани. — Падают нравы в Испании. Наши братья забывают бога…

— Они живут, — возражает Мигель.

— А разве мы не живем? — гордо вопрошает мессер Джованни.

Простота и прекрасная строгость домашней жизни, союз смирения с гордостью, нужды с возвышенностью, скудости с чистотою мыслей.

Тихи шаги девушки, которая в честь гостя помогает накрывать на стол движениями жрицы.

Слова, чистые и точные, без скрытого смысла и ловушек, речь свободная и открытая, как ясный день над бело-серыми скалами.

Кувшин вина, кувшин ключевой воды, ячменный хлеб и жаркое из тощей овцы.

— Боже, благослови дары свои, от которых вкусим мы ныне по милости твоей!

— Ты дома, дорогой гость. Поединки, из-за которых вынужден ты бежать с родины, не роняют твоей чести. Победы тебя украшают. Кровь — цвет славы. Пробудь у нас год или десять лет. Ты дома.

И шьо Анфриани гордо принял дар Мигеля в виде мешочка с золотом.

Пока господа беседуют, Каталинон сидит один в своем чуланчике и раскладывает карты.