АБ МИШЕ - ЧЕРНОВОЙ ВАРИАНТ

2

- От себя у автора что? Ни сюжета, ни композиции, затянутые описания, грузины какие-то не очень к делу, стихи ни с того, ни с сего... А главное: собственной мысли свежей - нет! Я считаю, авторские вставки следует сократить предельно. Еще лучше - совсем убрать. Документы - они куда сильнее авторских потуг...

Зи 4

- Кого автор особенно охотно цитирует? На какие источники опирается? Во-первых, буржуазные историки Соловьев, Костомаров и прочие. Во-вторых, отброшенное на свалку истории толстовство. Затем изменившие марксизму Каутский и Сергей Булгаков, путаник Сартр, церковник Павел Флоренский... А чего стоит циничный подбор цитат, обвиняющих Маркса в антисемитизме? Тут откровенная враждебность, тут подрыв самых основ... Куда это может завести? Только в объятия реакционеров. Не удивительно, что у автора не находится более прогрессивных идей, чем обветшалые библейские догмы.

Возмущает и вольное обращение автора с фактами. Бездоказательно зачислен в антисемиты великий Пушкин. Страдания евреев представлены вечными, при этом странным образом забыто благоденствие в мире капитала его еврейских лидеров, всяких Ротшильдов и Дизраэли. Возвеличивая любезный ему еврейский народ, автор избегает упоминать такие отвратительные фигуры, как сионист Кастнер, сотрудничавший с гестапо...

Писания автора являются типичным образцом лживой буржуазной пропаганды.

- Кого автор особенно охотно цитирует? На какие источники опирается? Во-первых, коммунисты Маркс, Ленин, Каутский и прочие. Во-вторых, отброшенное на свалку истории толстовство. Затем изменившие западным идеалам свободы Эренбург и Вайян-Кутюрье, путаник Сартр, безбожник Горький... А чего стоит циничный подбор цитат, обвиняющий западные страны в антисемитизме? Тут откровенная враждебность, тут подрыв самых основ... Куда это может завести? Только в объятия коммунистов. Не удивительно, что у автора не находится более прогрессивных идей, чем обветшалые догмы вооруженной борьбы.

Возмущает и вольное обращение автора с фактами. Бездоказательно зачислен в антисемиты великий Вольтер. Страдания евреев представлены вечными, при этом странным образом забыто благоденствие в послереволюционной России ее еврейских лидеров, всяких Троцких и Кагановичей. Возвеличивая любезный ему русский народ, автор избегает упоминать такие отвратительные фигуры, как эсэсовец русский Каминский, отличившийся зверством при подавлении немцами варшавского восстания в 1944 году...

Писания автора являются типичным образцом лживой красной пропаганды.

5

- ...сперва ничего: север, церкви - интересно... А потом евреи эти пошли, кошмары - то есть боже упаси! Муж говорит: “Там еще про любовь”. Полистала, нашла. Опять лагерь, насильничанье, смерть... Вот те и книга - культурный досуг. То есть я думаю, для кого это? Старики хотят забыть старое, а их опять мордой в кровь? Молодым тоже - подумать о себе, одеться прилично, в кино сходить - мало ли интересов, а то война, фашисты... И детям - может, им еще всякое достанется, чего их прежде времени стращать? То есть не зря говорят: меньше знаешь - лучше спишь. Ну ее совсем, эту книгу!

6и АВТОР

- Сомневаюсь я очень... Очень я сомневаюсь, что еврей или бывший лагерник не подвирает. Такому свое страдание дороже правды. А вот немецкий министр Риббентроп сказал на Нюрнбергском процессе про лагерь в чешском городе Терезине, что он никакой не концлагерь был, а вроде пансионата для престарелых евреев. Поди теперь разбери, кто врет...

(Автор вспоминает старинное еврейское кладбище Праги. Из-за тесноты в гетто евреи громоздили могилы одну на другую; захоронения, двадцатикратно за четыреста лет наслоясь, вспучились буграми, ощерились в траурное осеннее небо кривыми клыками двенадцати тысяч надгробий. Бродят одиночные посетители между голыми деревьями, между разно вросшими в землю памятниками, тихо развлекаются рельефами изображений, кто понимает - читает тексты о былом могуществе покойников...

У ворот кладбища - трехэтажный дом: изломы углов слажены с круглой башней сбоку и тоскливая мелодия Востока сквозит в арочных проемах окон, в таинственности входа под шестиконечной звездой, где крутая лестница поднимает посетителя в маленькие залы второго этажа - в музей концентрационного лагеря Терезин.

Там на картинах Фритты, Унгара, Гааса, Флайшмана издыхают сто сорок тысяч узников, там на колючей проволоке, натянутой по стенам, висят рисунки детей Терезина: кошки и собаки, солнце и деревья, и похороны и школа и тюрьма и яркие бабочки, барачные нары, катание на санках, и полицай с дубинкой и распустившийся цветок, миска с картошкой или пирожками, больница, где больные девочки читают книги и улыбается добрый доктор, а еще здесь детские стихи (“я стал уже взрослым, узнал, что такое страх, кровавое слово и убитый день”, - Гануш Гахенбург, пятнадцать лет), и самодельный тряпочный щенок и фотография освободителя - майора Кузьмина с иностранным крестом на груди...