Олег Михайлов - Александр III - Забытый император

– Позовите его! – глухо приказал Гурко. Фелицын поднялся на курган.

– Это ваша лошадь? – поинтересовался генерал.

– Так точно, ваше превосходительство, – ничего не понимая, отвечал поручик.

– Садитесь, поезжайте в штаб главнокомандующего и доложите, чтобы подобных ординарцев во вверенный мне отряд не присылали! – И обращаясь к Сахарову: – Напишите записку в полевой штаб, а то, быть может, он не передаст моих слов в точности…

Затем Гурко снова растянулся на земле, изредка вскидывая бинокль. На турецком редуте горел большой пожар: пылали подожженные нашей артиллерией палатки и шалаши. Треск ружейной пальбы не умолкал ни на минуту. Между тем все собравшиеся на кургане сошлись во мнении, что несогласованность артиллерийских залпов привела к неуспеху. Бой продолжался уже десять часов кряду. Под Телишем егерский полк целый день геройски сдерживал турецкие войска, но они могли прорваться и подойти ночью. Наконец, и Осман-паша мог сделать вылазку из Плевны.

Так или иначе, приходилось принимать быстрое решение. При свете фонарика Гурко и Нагловский составили новую диспозицию. На курганчике все приготовились к тяжелой, бессонной ночи.

Еще начальник штаба не закончил писать, как подскакавший всадник осадил перед Гурко коня. Это был его ординарец ротмистр Скалой.

– Редут в наших руках! – доложил он взволнованным голосом.

– Что такое? Как в наших руках? – изумился, поднимаясь с земли, Гурко.

– Сию минуту войска ворвались и заняли редут… Турки сдались…

– Ура! – вырвалось у генерала.

– Ура! – подхватили все на курганчике.

– Красухин, коня! – приказал Гурко. – А что же значат ружейные выстрелы на редуте, ротмистр?

– Это лопаются в огне турецкие патроны… Они лежат повсюду, и кучами, и в ящиках, – ответил Скалой.

Генерал дал своему коню шпоры и помчался к редуту. Свита во весь опор понеслась за ним, перескакивая через ровики и кучи мертвых тел.

Редут был озарен красным широким заревом, на фоне которого четко рисовались силуэты русских солдат. Собравшись группами, они подхватили «ура!» мчавшегося к ним генерала. Вверх полетели шапки, иные солдаты надевали шапки на штыки. Громовое, опьяняющее «ура!» стояло в воздухе. Солдаты кинулись навстречу Гурко – словно живое море окружило генерала и его свиту.

– Молодцы, дети, молодцы! – глухим суровым голосом повторял он, скрывая волнение.

Яркое зарево пожара, в котором, как при сильной перестрелке, трещали лопавшиеся патроны, освещало происходящее. Пленные, положившие оружие на редуте, были выведены и стояли кучей; их оказалось 2289, остальные полегли на месте во время сражения. К Гурко подвели турецкого генерала Ахмеда-Февзи-пашу, лицо которого было мрачным. Он низко поклонился и стал, опустив голову. Гурко протянул ему руку и сказал:

– Уважаю в вас храброго противника!..

Затем он обернулся к солдатам:

– Дети! В сегодняшней победе главная заслуга ваша! Вы были сами себе командирами!..

Они встретились на Волынской горе в редуте командира лейб-волынцев Мирковича, два самых знаменитых генерала – Гурко и Скобелев, в сопровождении ординарцев, начальников частей и штабистов.

Накануне Скобелев известил Гурко о том, что по достоверным сведениям турки ночью намерены сделать усиленную вылазку из Плевны. Гурко тотчас отправил ординарцев к Горному Дубняку и Телишу, чтобы задержать движение выступивших в поход гвардейских частей. Холодной лунной ночью он услышал треск ружейной пальбы и глухие удары орудий. Гурко вызвал Нагловского, опасаясь, что Осман-паша решился на прорыв из Плевны на юг по Софийскому шоссе. Но затем перестрелка стала стихать и к пяти часам умолкла вовсе.

– Егунда! Демонстгация! – картаво рубил слова тридцатипятилетний Скобелев.

На его подвижном, украшенном усами с подусниками лице мальчишески сверкали синие упрямые глаза.

– Вон они, тугки, извольте полюбоваться, из воинов пгевгатились в землекопов. Забыли пго винтовку и не гасстаются тепегь с лопатой.

В самом деле, турецкие укрепления, расположенные от редута Мирковича всего на расстоянии каких-нибудь восьмисот – тысячи сажен, были усеяны рывшими, копавшими, укреплявшими насыпь солдатами. За ложементами спокойно разъезжал на белой лошади турецкий офицер. Гурко только усмехнулся в бороду и обратился к батарейному командиру:

– Дать залп из двух орудий!

Разговор генералов продолжался как ни в чем не бывало.